─ Светлая Бригитта, спаси нас! ─ слышится со стороны кухни, и мы с любопытством наблюдаем, как кухарка, вышедшая в зал и увидавшая нас, осеняет себя символом богини Бри. ─ Никак призрак к нам пожаловал?! Изыди ведьма, отправляйся к Маннану в темную пучину! ─ плюет она в мою сторону и убегает на кухню. Рука на моей талии слегка вздрагивает и стискивает меня мертвой хваткой, да так, что мне вдохнуть становится трудно.
Ну что ж, этого следовало ожидать. Джери любили все, его нельзя было не любить, ─ добрый, милый, справедливый. В мою же невиновность не верил никто. Я убила их лорда, но вначале опутала своими ведьминскими чарами его и его родителей. А потом убила.
Опускаю голову и скрываю покрасневшие от стыда щеки за упавшими на лицо волосами. Хорошее приветствие, ничего не скажешь. И что Киан обо мне сейчас думает? Наверное, это можно прочесть по его лицу, но я отчаянно трушу заглянуть ему в глаза и предпочитаю гипнотизировать пол, рассматривая какую-то шелуху, кусочки засохшего хлеба и даже куриную кость, которые не иначе как для украшения разбросаны по всей площади зала.
─ У вас всегда было тут так пустынно, ─ невозмутимо спрашивает муж.
Я качаю головой, ни имея сейчас, ни малейшего желания говорить.
─ Надо будет Шона послать в Рейрок, пускай пару человек привезет, раз уж за кухаркой будет ехать. Думаю, из деревни много кто захочет попытать счастья в другом месте и с удовольствием согласятся на работу.
─ А почему это Шон за новой кухаркой поедет? ─ от удивления забываю, что собиралась молчать.
─ А ты что, предпочитаешь эту? ─ Киан смотрит на меня, подняв брови.
Пожимаю плечами. Если муж решил заменить повариху, это его выбор, только вот в ней ли одной дело? Всю деревню ненавидящих меня жителей он вряд ли сможет заменить…
Наконец, привлеченная шумом в большом зале, вниз спускается Мелисанда. Тетушка одета шикарно, я никогда не видела на ней столь дорогих нарядов. Котт нежнейшего голубого цвета, сюрко из тончайшей шерсти чуть темнее оттенком и расшит золотыми нитями самой искусной вышивкой, которую мне только доводилось видеть. Она ступает по грязным каменным ступеням словно по ковровой дорожке во дворце короля, и держится так, будто и сама королева, не иначе. Я уже забыла, каким надменным и презрительным может быть выражение ее лица. Иногда мы с Джери шутили, что она, видно, и родилась такой, сразу же смотрящей на остальных, как на ничтожества.
Но, увидав меня, на минуту в ее глазах загорается не привычное высокомерие, а самый что ни на есть настоящий испуг, рука, унизанная перстнями, хватается за сердце, а сама она становится бледнее полотна.