Есть ли хоть одно материальное доказательство того, что Ася – или, хрен с ней, хотя бы Стас, – действительно существовали? От Стаса остался только пустой вагончик, а от Аси – пустая квартира с непристойным мужиком… то есть мной внутри. Разве что халат… кстати, где мой халат? Ах, да, я же оставил его в кабинете Эльдара – не иначе, как лишнее свидетельство своего фетишизма. Значит, нет и этого. И никогда не было.
Вообще, всё не так плохо, решил я. Все жалко, грустно, обидно, но не так хреново, как могло бы быть. Осознание своего сумасшествия – первый шаг к выздоровлению, не так ли? К тому же я – какой молодец – сам начал избавляться от галлюцинаций: сначала заставил Стасика сгинуть в лесу, а теперь вот – Асю… Ничего, найдем специалиста, пропьем курс-другой и будет нам счастье в виде устойчивой ремиссии.
Правда, непонятно, куда делись деньги. Если это делишки Эльзы, то тут я и сам, чёрт возьми, смогу…
И снова мои размышления невежливо прервал звонок, и снова с того же номера. Люди вроде Собакина исхитряются достать вас уже через неполных пять минут знакомства.
– Послушайте, какого хрена было вообще звать меня на допрос, если вы до завтра потерпеть не можете? – раздраженно рявкнул я.
– Пожалуйста, оцените качество оказанных услуг по десятибалльной шкале!.. – благостно возразила мне трубка.
Я расхохотался. Именно таким – смеющимся до слез, меня застала Эля. Она вышла на балкон со стаканами в руках и изумленно наблюдала, как я сотрясаюсь, не в силах остановиться.
– Кукуха съехала? – озабоченно спросила она, когда я начал затихать.
– Ага, – подтвердил я, вытирая глаза.
– Бывает, – она отобрала у меня окурок и глубоко затянулась. – Ну что, пойдем? Я Элика заперла, пусть не подслушивает…
– Куда пойдем? – все ещё весело спросил я.
Она с удивлением воззрилась на меня:
– А ты зачем пришел? Пожрать, что ли?
А, собственно, зачем? – обескураженно подумал я.
– Ну, Эля… – поморщился я, не зная, что сказать.
Она внимательно смотрела на меня: напряженное, сосредоточенное лицо, недовольно опущенный рот, злая морщина на лбу. Я открыл было рот, но она уже отвернулась к окну и уставилась на крыши окрестных домов. Остатки заката сухо выжелтили ей щеку, и я то ли с жалостью, то ли с неприязнью отметил, как некрасиво отвисает мочка её сорокадвухлетнего уха.
Ах, если бы на ее месте была кроткая Ася – которую то же заходящее солнце умело разукрасить живой, свежей красотой. Пусть все это и было только в моих глазах, в моей больной голове… клянусь: я, не задумываясь, вернулся бы в тот момент, даже зная, что мне предстоит после. Тогда жизнь еще была тревожной, но волшебной сказкой, а впереди была надежда на то, что неведомо как прорвавшаяся ко мне из прошлого любовь оживет вновь, а теперь – что мне осталось? Бетонный, прокуренный балкон с бетонной, прокуренной женщиной. Холодной, нелюбимой и неведомо что замышляющей.