– Да что ты?
– Да. Во-первых, я обманула тебя – там, вчера. Я не была в больнице. А во-вторых, у меня как бы тоже был муж… наверное. Не знаю, как лучше сказать.
Я чуть не выпустил руль, и машина нервно вильнула.
– Н-нет, не так, – продолжила она, медленно подбирая слова. – Сначала я все-таки была в больнице. Что-то такое припоминаю… во всяком случае. Но когда совсем пришла в себя, то это была просто комната. В обычной квартире. И там…
– Что?
– Ну, видишь… Это всё Еська.
– Асечка, – терпеливо сказал я (сколько было когда-то споров по поводу того, как правильней – Асечка или Асенька… она предпочитала второй вариант, но сейчас пропустила нелюбимое обращение мимо ушей). – Прости, но я ни хрена не понимаю. Ты не могла бы рассказать все по порядку? И что это за имя такое – Еська? Это что, собака? Или хряк?
– Ладно, – с трудом согласилась она. – Ты п-прав. Что размазывать. Он же мне не родной брат – приемный. Родители никогда не скрывали. Ты его хорошо знаешь?
– Думал, что неплохо.
– Ну тогда ты заметил, что мы очень разные. По внешности, я имею в виду. Совсем непохожи, да?
– Ну да. Но я никогда не придавал этому значения.
– Я тоже. Но он такой… т-темный, потому что он не русский. Он из коренных, с-сибирских. Есь – это в честь какого-то их легендарного волшебника13… Мама была учительницей, ты знаешь, а его родители разбились на снегоходе. Провалились в полынью на реке. Она и взяла его маленького к себе. А тогда в документы не давали любые имена п-писать, вот и записали Станиславом. Я и не знала, что он тебе Стасом назвался. Дома все – Есь да Есь…
– Так, – глубокомысленно заметил я. – С этим разобрались. И что дальше?
– Ну, он много старше меня. Я когда родилась, он совсем взрослый был. И он ко мне так относился… Не к-как к сестренке. Как к дочке, все думали. А потом выяснилось, что все еще хуже.
– В смысле?
– Он сначала все помогал маме меня мыть. Потом п-просто мыл сам, я уже большая была. Подглядывал иногда, как я сплю – я видела… И все видели, что он ко мне… неровно дышит. Он вообще странный был, Есь. Животных мучал втихую. Однажды – думал, что я ушла, а родителей не было – пошел во двор, схватил гуся за лапки, ну и… – она хихикнула, а я поразился бесхитростности деревенского восприятия.
– Но людей не т-трогал. Все равно все были рады, когда его в армию загребли. Пили всем селом три дня. А потом – ну, созванивались на праздники, и все. Особо не виделись.
– Пиздец какой-то, – прошептал я, и тут же шлепнул себя по губам. – Извини, вырвалось…
– Ничего, в целом ты прав, – улыбнулась она. – Ну ладно. И вот потом, значит, что было. Я, когда очнулась, сначала ничего не могла – ни двигаться, ни говорить. Лежала п-просто, как бревно. Только смотрела. И так несколько н-недель, или, может, месяцев, не знаю. И рядом был он. Еська. Это было в его доме, понимаешь?