– Знаешь, Кира, моя любовь к мужу, замешанная на материнском отношении, наверное, была сильнее, надежнее обыкновенной девичьей. Говорят, что от страданий она не гибнет, а напротив, укрепляется, поднимается на необычайную высоту, что, именно в этом и состоит добровольное мученичество любящей женщины: она должна испить горькую чашу страданий, заплатить за нее здоровьем и карьерой. Но вероятность найти человека, достойного такой любви, слишком мала! Я не испытала полноты счастья любви мужчины, но что такое любовь – я знаю. Я любила. Это когда вся кровеносная система подчинена одному – любви…
Теперь многие в любовь не верят, говорят, что она из бабушкиного сундука и попахивает нафталином. Есть любовь. Как же без нее?
– Миша-то обходился любовью к себе.
– Каждому свое… Неудачи не скорректировали мой характер. Мне по-прежнему хочется верить, любить, делать что-то хорошее. И это при том, что доброта теперь в нашем обществе стала синонимом глупости. Нам бы с нашим восприятием чести, долга и любви в девятнадцатый век.
– Там, я думаю, тоже тварей хватало,– хмыкнула я, не разделяя Машиного оптимизма.
– И почему любящим людям трудно друг с другом?
– Вопрос вопросов!
– Мы с Мишей будто жили на разных, не пересекающихся плоскостях. Где его хваленое здравомыслие?
– Он же только себя любил, – жестко напомнила я.
– Я его больше себя любила, вот и дошла до такой жизни, что от недостатка его любви в моей душе постоянно присутствовало ощущение сиротской покинутости. Надолго укоренилась во мне ноющая надломленность. Сердце бунтовало молча. Я искала необходимое равновесие, без которого не мыслила нормальной жизни семьи, а что нашла? Я устала то и дело натыкаться на неподдающиеся моему разуму препятствия, меня угнетала реальность, созданная и навязанная мне Мишиной семьей. Я не принадлежала ни себе, ни ему. Я растворилась в неприятностях… Знаю, не бывает так, чтобы все было хорошо и на работе, и в личной жизни. А у меня ни там, ни там… – продолжала грустить Мария, – Сама виновата, мое упущение. Не сумела я перед мужем поставить вопрос ребром, поздно хватилась. Надо было предвидеть. Я вела себя в их семье с естественностью ребенка. Не скоро жизнь меня отформатировала. Скажу так: наверное, всем хотелось бы ощущать злобные силы судьбы на безопасном расстоянии, только не каждому это удается. Я понимаю, что жизнь никого не гладит по головке, но кому-то выпадает и счастливый жребий.
Теперь в моих глазах моя жизнь с Мишей представляет собой непрерывный ряд ошибок. И все из-за мягкости характера и деликатности. В такой семье они бесполезны. Я в семье мужа вела себя скромно, полагая, что тем самым должна пробуждать в его родственниках желание быть снисходительными и ко мне. Уважение должно порождать уважение, так учили меня в детстве, мол, как аукнется, так и откликнется. Но я вызывала в них, исполненных самодовольства, которое они и не пытались скрыть, желание унизить, оскорбить и тем самым возвыситься надо мной более доброй, а значит, с их точки зрения более слабой. Они считали, что не моя интеллигентность, а слабость, страх перед ними – причина моей покорности. А я утверждала, что доброта – удел сильных. Слабые люди позволяют себе быть злыми, гадкими, оправдываясь тем, что не способны себя преодолеть. И только сильные духом могут позволить себе быть щедрыми, снисходительными.