Зажил хорошо, двухэтажный дом с лавкой построил в хорошем месте. Стал солидным, раздался вширь, завёл работника, чтобы за скотиной ходил.
– Как думаешь, Яша, а у Ульян Петровича ещё есть этот рубль? – спросил Ваня.
– Санька Нытик говорил, что потерял его лавочник. Весной решил путь срезать и провалился под лёд, хорошо, что бакенщик увидел, спас его. А рубль утонул. Ульян его за пазухой в кошеле носил, хвать – а нет кошеля.
– Давай поныряем, вдруг найдём?
– Да где там… Нам с тобой хотя бы самый обычный рублик получить на Казанскую.
– У меня двадцать копеек есть, мамка ещё обещала на праздник. И тебе отец даст, он добрый, – заверил Яшку приятель. – Айда на речку купаться!
Вдоволь наплававшись они отдыхают на горячем песке. Скоро Казанская, светлый праздник!
Кикимора
– Мам, расскажи, как дядьке Ульяну дом строили, – пристала к матери Полинка.
Мать сидела за кроснами, ткала полотно. Руки у неё так и мелькали, нитки, казалось, сами собой в красивую ровную ткань сплетались.
– Сто раз уже рассказывала, дочка.
– Ну и что, нам всё равно интересно, – поддержал Лёша.
Яшка промолчал, он слишком большой для разных баек, но уши навострил. Мать – удивительная рассказчица, речь у неё течёт, как говорливый ручеёк.
– Ну, слушайте, коли охота есть, – соглашается она.
Был тогда Ульян молодым да чернявым. Лавку открыл, да не там, где сейчас, а в проулке. Торговлишка там не шибко шла… Но скопил кое-как деньжат, позвал плотников и построили они ему дом двухэтажный с лавкой в людном месте, железной крышей крытый.
Ульян и тогда уже был жадноват. Заканчивают плотники работу, тот всё ходит да вздыхает, то к одному придерётся, то к другому. То стены кривые, говорит, то угол просел. Я и кормил-поил вас на дармовщину: и щи с мясом, и каша с маслом, и кисель клюквенный с сахаром! Да ещё и патефон вам включал, музыкой развлекал.
Плотники смекнули куда ветер дует… Ну закончили работу – Ульян придрался ещё к чему-то и всех денег не заплатил.
Ой ругались… да без толку всё. Плюнули работники, собрали свой струмент и ушли.
Ульян посмеивался: вот как ловко я работников провёл, а дом-то загляденье. Добротный, просторный, тёплый…
Мать замолчала, поправила что-то в работе.
– А потом что было, мам? – не выдержал Лёшенька.
– Что потом? Да недолго он радовался-то…
Стала жаловаться жена его, Ефросинья, что балует кто-то в дому. Новёхонькую рубаху постирала, сушить повесила – а рубаха вся в клочья изорвана. Чугунок щей кто-то прямо в печи опрокинул. Встала утром однажды, а все волосы всклокочены, запутаны, как мочало…
Она Ульяну жаловаться, а тот на всё отговорки находит.