– Ох, то ли ещё было, если бы Александра была здесь, – усмехнулся грустно Андрей. Князь скучал по своей сестре, с которой раньше он не расставался так надолго, – голова болит? – встревожился он, заметив, что Алексей странно поглаживает свой лоб.
– Не…емного, – протянул тот, щурясь, – когда ты успел из моего друга превратиться в няньку? – засмеялся цесаревич, – не потому ли Анастасия на тебя так смотрит?
– Застрелить бы тебя, но вот только убийство – грязное дело, а коли отец узнает, то и не разрешит боле его наган брать, – улыбнулся Андрей, немного смутившись, – не к кому мне больше, быть может, придираться. Я-то привык с сёстрами, а к твоим и совестно как-то, хоть с самого рождения их знаю.
– А кстати, где Владимир Львович? Я его с утра самого не видал.
– Так он, если меня память не обманывает, спозаранку вышел прогуляться, осмотреть территорию. Говорят, здесь безопаснее, чем то было в Петербурге.
И действительно, ссыльные чувствовали себя гораздо комфортнее в незнакомом Тобольске, чем в родном Петрограде. Здесь они продолжали заниматься обучением, читали книги в огромной библиотеке французского стиля; здесь у них был огромный сад и уютные качели, на которых можно было качаться всегда; дома ставились домашние спектакли, игралась музыка. Но какие бы условия не были созданы для проживания царской семьи, каждый знал, что он не дома, что это чужое для него место и незнакомые люди окружают его. Что можно добавить о людях? Здесь в глубине России не было ожесточённого отношения к императору и его семье. Добродушные и отзывчивые, а главное верные люди окружали здесь НиколаяII. Отчего так? Никто не знал, только чувствовалось свежее, безопаснее вокруг; дышалось глубже и легче, и не было постоянного страха, который буквально окружал Александровский дворец в Санкт-Петербурге. Но и свободы здесь не было, было лишь её ожидание, тягостное, мучающее душу, туманящее разум. А чувство свободы – любимейшее человеком чувство, которого он пытается достичь любыми средствами, преодолевая любые преграды и испытания.
Глава восьмая.
– Мамочка, я хочу домой, – прошептала маленькая белокурая девчонка, дёргая свою мать за широкий белый рукав бального платья, – тут так страшно, так темно, мамочка, – пролепетала она, поднимая глаза, но матери уж не было с нею рядом. Холодок пробежал по спине девочки и отразился в смоляных глазах её ужасом, неподдельным страхом. Она огляделась тихо по сторонам и вновь позвала, – мама? – но только эхо ответило ей, а потом затихло, и неподвижный воздух, разогреваясь, сдавил виски ребёнка. Вот она облизнула дрожащие ссохшиеся губки и едва подняла опущенные глаза: где-то вдалеке видит она знакомый мужской силуэт, нет, он не один – их двое. Двое молодых людей, поддерживая один другого, идут ровно в противоположную от неё сторону. Как бы она не бежала, как бы не пыталась догнать, у неё не получалось, а молодые люди всё уходили вдаль.