А уверенности ему не занимать. Ничуть не сомневаясь в исходе, выкладывает поэтапные фотографии. Час назад приземлился в аэропорту Гонконга, радостно скалит клыки, сдавливая в объятиях хрупкого китайца. Черт-те что! Я ему, значит, поездку в крупнейший промышленный центр мира, он мне – человека с душевной травмой. Как он, должно быть, надо мной потешается, укладывая свои стопы на узкие улочки нового Китая. Чтоб тебя там стены сдавили.
Я вновь выхожу на охоту, бесцельно, праздно, по инерции. Щупаю чужие глаза, купаюсь в их чистом сиянии или тону в вязком мрачном болоте черных мыслей. Моя восприимчивость обострилась, оттого меня сейчас знобит и физически тошнит. Каждый человек что-то собой представляет: либо горькую пилюлю, либо сладкую микстуру, и, принятые в огромных дозах, они подрывают мой иммунитет. Все эти толпы вокруг для меня, привыкшей к строго ограниченному контакту с людьми, чересчур. Мне нужно одиночество, нужно вернуть сердце на место и включить разум. Блужданиями я ничего не добьюсь.
Итак, возможно, я что-то упустила. Можно ли как-то иначе воспринять слова “человек, который потерял все”? Я кручу формулировку так и этак, но образного сравнения так и не нахожу, оттого возвращаюсь к старым выводам: каждую букву миссии следует воспринимать буквально. Далее, как правило, в фильмах потерявшие все люди начинают мстить. Мне что, искать мстителей? Повесить у себя на лбу табличку? Дать объявление в газете? А что потом? Что, если нужный человек действительно – чем черт не шутит? – объявится? Что мне предпринять дальше? Вызывать на откровенный разговор? Заставить открыть душу незнакомцу? Как это вообще возможно? Как я могу пойти на такое?
Голова кругом. Эта миссия в тысячу раз сложнее первой. Сердце бьется неровно, скачками, дыхание отрывистое, громкое, я напугана, словно за мной кто-то гонится. Невольно ставлю себя на место человека, который все потерял, которому, возможно, незачем больше жить, и вдруг – подходит на улице человек и просит вывернуться наизнанку. Что бы я сделала этому человеку? Сдала в полицию? Ударила? Убила? Мне не по себе, мне настолько не по себе, что не узнаю своего отражения в витрине, принимаю его за постороннего, за сбежавшего из психбольницы, и отшатываюсь. Значит, со стороны я выгляжу как больная, и, кажется, еще пара дней в таком накрученном состоянии – и я и в самом деле ею стану. Готова биться об заклад, мой череп взорвется от мыслей: либо поступиться принципами и стать аморальным типом, либо отступиться, проиграть и отказаться от “Золотой Рыбки”. Смехотворный, если подумать, выбор. Но еще страшнее то, что выбрать не могу.