– Нужно связаться с Нагатинской. Патроны кончились, – о, вот теперь он улыбался, – хорошая победа! Даже как-то быстро… раненых немного, убитый всего один.
– Всего? – прохрипел Кира, – кто… кто-то из новеньких?
– Да, девчонка. Иди, успокой их.
– Кого?
– Кого надо! Мы с парнями пойдём, проверим, всё ли чисто.
Без объяснений было понятно: Пегас снова рвётся в бой. Он бы всех перестрелял, утопил бы всё в смертях, чтобы взять своё. Боже. Хоть одна война выигралась одной лишь кровью?!
– Зачем ты это сделал? Зачем спровоцировал?
– А самоубийство твоей невесты было зачем? Они должны понять, что выбора нет, Кира. Иди, а то кто-нибудь распсихуется, ещё революцию поднимут, хах!
Вот она, причина, по которой Кира был ему нужен, по которой Пегас везде его таскал за собой и не пристрелил до сих пор навязчивого ухажёра. У Киры было то, чего не было у солдата, прошедшего столько битв – грёбанная человечность. И Пегас собирался выжать из неё всё, что сможет. Как и из любого здесь.
Что ему оставалось? Он пошёл. Поговорил с раненными, успокоил радиста, чтобы тот сообщил в центральный штаб об успехах и связался с Нагатинской, помог мрачному, молчаливому Вадиму отыскать среди обломков и разрухи забытый одним из солдатов телефон – зачем-то ему понадобилось, убедил мужчин помочь перетащить тела наверх. Слава Богу, их оказалось немного, всего трое: два солдата и девушка, с которой они познакомились перед боем.
Тела и своих, и чужих решили отдавать родственникам, чтобы те могли их похоронить и оплакать. По настоянию Пегаса чужих просто оставляли за баррикадами: «Пусть сами разбираются, мы сделали, что могли. Пусть видят, мы воюем не с ними, мы воюем с теми, кто над нами всеми». О каждом сообщалось по «Гласу Пегаса», выход к которому был доступен по всей Москве. Кира надеялся, что его слушают не только пегасовцы и их враги. А что с теми, кто пришёл один? Кто не успел назваться? Как сообщить ужасную новость семье? Никто не предупреждал, что на революцию против государственного строя нужно брать с собой паспорт.
– У неё нет никого. Только подруга и урод-бывший, – они с Вадимом сидели на крыше брошенной машины, глядя, как люди спешно покидают улицу, запираются в домах, как в громкоговорители их разгоняют подальше от места боевых действий. Знамя с чёрной лирой разместили наверху, в центре наспех сооруженной посреди Варшавки баррикады. Победа. Победа… – никогда не думал, что пойду снова воевать. Из армии бежал почти, ничего хорошего там…
– Ты можешь уйти, – предложил Кира, и Вадим горько усмехнулся.