– Я что, один вижу решение?
– Ты о чём?
– Давайте отдадим им Пегаса, и нас всех пощадят!
Вот, снова он устроил истерику. На его предложение тут же поднялся крик, и Кире пришлось вмешиваться, утихомиривать их. Он всё чаще делал это сам, без какой-либо поддержки: Пегас постоянно пропадал, а когда возвращался, сидел в углу, как сейчас, ни с кем особо не контактировал, будто… будто не довольный восстановившимся спокойствием! И многие его обязанности свалились теперь на Киру, намного ощутимее, чем прежде: донести, договориться, растащить и расставить по углам, надавать кому-нибудь по шее. Он и раньше был точкой соприкосновения в любом конфликте, но сейчас Пегас словно вовсе оставил его одного.
– Кто-нибудь из мальчиков хочет помыться? – отец Матвей заглянул в подвал, – Туалет свободен!
Кира вытолкал Олега мыться, а вместе с ним и остальных желающих, пропустив всех вперед, и хоть на несколько человек, но дышать в подвале стало легче. Наверное, нужно будет всё же вынести отсюда эту старую мебель, ткани, плакаты, старое кресло, заваленное картинами – конечно, они красивы, и многие часто разглядывали их в восхищении (настоящий холст, настоящая краска!), но сколько места освободится… и сколько ещё беглецов прибудет сюда, случайно или по наводке найдя это место? Кира знал: он будет заботиться о каждом, как сейчас заботится о своих, о тех, к кому привык за эти дни. Лишь когда мужчины вернулись в подвал – в безопасность – он смог заставить себя покинуть их, подняться наверх, и в сопровождении батюшки, дойти до чёрного входа, а оттуда – до туалетной комнаты. Там отец Матвей уже оставил его наедине с собой, в компании одних лишь зеркал, раковин и серых туалетных кабинок. Вау. Нормальные туалеты. Чёрт. Вот это круто.
Кира посмотрел на себя в зеркало, не ужаснувшись, но ощутив некое странное чувство. Он не видел своего отражения уже очень давно, и кажется, будто почти забыл, как выглядит. Эти волосы… они всегда были такими чёрными, или это слой пыли? А ногти? А кожа? А тело? Эта майка… она коричневая? Кажется, она была зеленой… засохшая грязь, засохшая кровь, пыль, разводы от дождя – как на стекле! Боже, что с его лицом? Щёки впали, глаза ввалились, синяки, мешки – ещё бы, когда спишь не больше часа в день! От него ещё и воняет наверняка… Боже. Одно дело видеть в таком состоянии других, и совсем иное – себя. Но самое страшное во всем этом – взгляд. И потому Кира оторвался от созерцания отражения, неловко стащил с себя майку, джинсы, скинул их в кучу грязной одежды у двери – с очередным хоралом девочки обещали загрузить её в стиральную машину, грохочущую где-то в глубине подвала. Ступил босыми, стёртыми до кровавых мозолей ногами на кафель – холодный. Подумал и разделся окончательно – никто не зайдет, все знают, что он здесь, да и было, кого стесняться? Кира взял из стопки безразмерных футболок одну – как же о них заботятся, спасибо – из стопки полотенец выбрал полосатое и положил чистые вещи рядом с собой. Осторожно снял с шеи ловец и прикрыл его футболкой. Ну вот. Теперь всё. Можно.