И к Полине. За такие глупые слова. Придумала еще – «Хлоп-хлоп!»
– Нет, – справиться без неё? Кажется, она сошла с ума. Молодой человек потрогал бледный лоб, понял, что он прохладный, и удивился ещё больше, – Как ты себе это представляешь? Отражение без хозяина?
Полина поморщилась:
– Хозяин без отражения.
Какие глупости! Парень крепче прижался к сестре, обхватил её руками поперек, наплевав на путающиеся под руками провода.
– Я никуда не уйду, – категорично заявил он. Полина больше не спорила.
Некоторое время молчали, наслаждаясь полной, лишь им одним понятной тишиной. Не прерывал её ни писк аппарата, ни периодические резкие всхрипы, вырывающиеся из груди девушки, ни даже заглянувшая, постоявшая на пороге и отправившаяся восвояси медсестра.
Её прервала Полина.
– А что там Маша?
– Кто?
– Та девушка, что была с нами. С демонстрации.
– А что она? – молодой человек даже привстал, удивляясь столь внезапному и неуместному вопросу. Какое ему – им – дело до какой-то девушки, когда одно из отражений сейчас так бледно, что совсем не похоже на другое? – Свалила куда-то.
– Наверное, ей сильно влетело.
Поль фыркнул, скорее сердито, чем весело.
– Помолчала бы. Никому сейчас не может быть хуже, чем тебе.
– Ты неправ. Мертвым быть хуже.
– Но ты-то умирать не собираешься.
Девушка со слабой улыбкой покачала головой:
– Не собираюсь.
И Поль провел рядом с сестрой вплоть до того момента, как её отсоединили от проводов, и отец отвез их домой, передав в руки заботливо кудахчущему домработнику. Юноша плохо представлял, сколько времени прошло, и как давно он спал в последний раз, и спал ли вообще? Или так и провел всю жизнь, наблюдая за болезненно белой сестрой, сжимая её тонкую ладонь и моля Всевышнего о том, чтобы всё это быстрее закончилось?
Поль мог бы уехать, отоспаться, спокойно дождаться Полину дома, ведь они рано или поздно приехали бы, он мог бы оставить её и…
Мог ли? На самом деле?
Он не смыкал глаз и после, когда отец уехал в аэропорт, а Полина закопалась в одеяла, пряча от брата неестественную бледность и дрожащие руки. Он готов был не спать вообще, лишь бы не оставлять её наедине с болью и страхами.
Не оставлять её вообще никогда.
Элен.
Элен хотела пошутить про ежегодную уборку, но поняла, что это может аукнуться ей парой трещин в ребрах и дополнительным сроком. Оно того точно не стоило. Запах в камере стоял спёртый, но терпимый, гораздо больше несло от соседей – перегаром, потом, страхом. Целая толпа жалась к решетке, вглядываясь в темноту участка и перешептываясь, спрашивая друг у друга, когда их наконец выпустят. Друг у друга, потому что больше было спрашивать было некого. Дежурный полицейский вякнул что-то про разрешённые три часа и ушел. Обнадежённые хотя бы таким скудным обещанием, арестованные начали знакомиться с товарищами по несчастью, делиться историями о том, как они попали в клуб, что чувствовали в момент налета, как теперь быть дальше и правда ли, что дело в наркотиках или тут нечто иное? Все радовались тому, что скоро отведенные им три часа истекут, и те, кто мучился сейчас в камерах, выйдут на свободу. Всего лишь каких-то жалких три часа.