– Эх, – сокрушался Васильич, не обращая на меня внимание. – Я, когда в тюрьме сидел, все силы жизненные берег. Вот, дескать, выйду, в конце концов, на волю и поживу нормальной человеческой жизнью.
– Ну не только ты один силы берег. У нас каждый бережёт силы и бабло. Для пенсии. Вот, мол, выйду на свободу и заживу нормальной человеческой жизнью, – передразнил я Васильича.
– А тут из-за какого-то фраера снова такое попадалово! – старик продолжал меня игнорировать.
– Только никто не доживает: средняя продолжительность жизни мужчин в стране 56 лет, а пенсия в 60. Вот это попадалово, так попадалово! Так что тебе ещё повезло – не зря берег силы и дрова.
– Вольдемар! Ты откуда узнал, что Агафья Ивановна померла? – спросил я, окончательно просыпаясь. – При мне пошла коз доить.
– Да к ней в дом толпа, как в мавзолей, с самого утра стоит, – Васильич отреагировал на моё дерзкое обращение.
– И всё?! Может она лечит? – предположил я, садясь на диване, – От водопроводных лямблий, например. Такие, я тебе скажу, зверюги! Так просто не выведешь. Ты, Васильич, никогда не пей водопроводную воду, и зубы чисти только кипячёной водой.
– И всё, – передразнил меня Васильич и удалился в поисках суицида в свою оружейную комнату.
– Вольдемар Васильевич Кукушкин! Слушай сюда! – скомандовал я таким прапорским голосом, что Кукушкин должен был присесть на своей кухне. – Мне дочь, в своё время, рассказала. Когда они учились, у них одноклассницы с катка возвращались. Весёлые, распаренные, хи-хи, ха-ха. Стали переходить дорогу в неположенном месте. А там отвал снежный вдоль дороги в лёд превратился. Ну и поехали они с него как с горки прямо на проезжую часть. А там грузовик большой ехал, вроде МАЗ, может КАМАЗ. Водитель по тормозам, но кругом – лёд, и он не успел вовремя остановиться. Двух девочек он успел объехать, а третья влетела ему между колёс. И вылетела с другой стороны, живая и невредимая. Водитель по газам и уехал. А через несколько месяцев, девчонки случайно прочитали заметку в районной газете. Что на улице Дураков, повесился мужчина стольки-то лет. При нем нашли предсмертную записку, где он признается, что зимой задавил девочку и скрылся с места преступления. И что больше не может жить с таким грехом и просит его простить.
Наступила тишина. Васильич перестал шуршать, а потом пулей выскочил из дома. А я с чистой совестью снова улёгся спать. И больше меня никто уже не беспокоил, даже сны.
К обеду я проснулся. Из кухни доносились чарующие запахи готовой еды и мурлыканье Васильича. У меня тоже было прекрасное настроение. Я встал с нужной ноги, даже не успев опустить ноги на пол. Про трусливую ночь даже не вспоминалось – всё заспал и всё неправда.