Суппиллулиума медленно прикрыл веки и вновь открыл глаза в знак согласия со словами египтянина.
– Фараон, пользуясь безнаказанностью и ощутив свою неограниченную власть, которую я в силу своего послушания имел неосторожность ему продемонстрировать, приступил к основной части давних планов. Он начал проводить свои так называемые реформы, а попросту – принялся грабить храмы и уничтожать вековые традиции жречества земли египетской. Он стремился вырваться из-под влияния жрецов Амона, и потому низверг бога, вскормившего его под своими сводами, давшего ему власть и трон. Нечестивец решил заменить покровителя Уасета своим собственным богом – Атоном! Это неслыханное дело! К тому же объявил Атона всеегипетским божеством и повелел чтить его всем народам, поселяющим мою несчастную страну. С ужасом и болью следил я за действиями своего воспитанника, не в силах приблизиться к нему, огородившему себя толпой таких же нечестивцев и охраняемому целой армией воинов во главе с Хоремхебом и Эйе. Он поселился в городе, который назвал Горизонтом Атона и откуда поклялся не выезжать ни при каких обстоятельствах до конца жизни. Однако весь Египет живет тем, что говорит фараон, что он повелевает и чего хочет. Жречество моей страны раздавлено и не представляет силы, способной встать на борьбу с обезумевшим владыкой. Вся армия и полиция – в его руках, все крестьяне и ремесленники, египтяне и рабы – на его стороне. Я знаю, что отголоски этих событий отдаются и в Сирии, и в Финикии. Кто знает, чем это может закончиться, если не пресечь действия фараона…
В это время в зал вошел стройных молодой человек, богато одетый и держащий себя с какой-то особенной высокомерностью. Он охватил гостя быстрым взглядом и неторопливо приблизился к месту, где возлежал владыка.
– Входи, Рабсун, – кивнул Суппиллулиума. – Этот человек – египтянин, приближенный фараона Амонхотепа IV. И он пришел сообщить нам свою историю, весьма поучительную и долгую.
– О, солнце! – воскликнул, склоняя голову, Такенс. – Я говорил это только для того, чтобы ты знал, кто я такой и насколько сильно было мое влияние на повелителя Египта.
– Продолжай, – велел царь; Рабсун остался стоять подле своего дяди, вгрызаясь недобрым взглядом в незнакомые черты иноземца.
– Я чувствую, о повелитель-солнце, что моим собратьям приходится нелегко. Увы, уже нет того могущества, коим всегда гордилось египетское жречество. Иначе оно не допустило бы правления безумца, оно нашло бы способ отрезвить умалишенного, наставило бы его на правильную дорогу.
– Поэтому ты решился просить помощи у меня? – спросил Суппиллулиума, лениво глядя на гостя.