– Ты проницателен, о солнце! – воскликнул Такенс. – А поскольку ты способен читать мои мысли, я буду до конца честен с тобой. Я виноват, как никто другой, в том, что именно Амонхотеп IV теперь правит моей страной. Знаешь ли ты, что всего двадцать лет назад сила жречества была настолько велика, что именно мы, а не правитель царствующей династии диктовали, кому быть наследником трона Египта! Фараон завещал трон своему малолетнему младшему сыну, но жрецы решили иначе. Устами оракула Амона-Ра наследный принц вместе с его матерью был изгнан из дворца, а всеми забытый старший сын фараона занял его место на царском троне.
Такенс говорил, глядя в пол, и не видел, как изменилось лицо молодого человека. Ноздри его раздулись и трепетали, злобный блеск горел в глазах.
Царь, заметив это, слегка поднял правую бровь и, как бы невзначай, спросил гостя:
– А как звали того, мальчика, что был наследником?
– О, повелитель, – чуть нервничая, отвечал жрец. – Он давно исчез, и я не хочу понапрасну тревожить его имя, потому что никак невозможно вернуть законному наследнику утраченный престол, как и найти его самого.
Рабсун плотно сжал губы в некое подобие мстительной улыбки и посмотрел на Суппиллулиуму. Тот, уловив выражение лица племянника, мягко перевел внимание на Такенса.
– Я прибегаю к твоей помощи, – говорил тот. – Взамен требуя только того, чтобы все было возвращено на круги своя. Я должен вновь стать верховным жрецом моего бога, а золото должно вернуться на алтарь Амона.
– Ты требуешь? – тихо уточнил владыка.
– Взамен… – Такенс осекся. – Я взамен…
– А знаешь ли ты, – прерывая болтовню египтянина, повысил голос Суппиллулиума. – Что наследник трона египетского был сыном моей сестры?
– О, повелитель-солнце!.. – произнес жрец и запнулся, скованный внезапно нахлынувшим страхом за свою судьбу; слова царя не несли ничего хорошего.
– Значит, ты это знал! – подтвердил владыка. – Но не ведал, что мальчик нашел убежище в моем доме и стал моим названным сыном.
– Он жив?.. – вырвалось у Такенса.
Его взгляд упал на молодого человека. И когда Такенс увидел его лицо, глаза, осанку, он тут же вспомнил, как назвал юношу царь хеттов. Его губы сами собой зашевелились, повторяя это имя: «Рабсун… Рабсун…» Он вспомнил свои собственные слова, когда-то произнесенные им в храме Амона перед жрецами, они и сейчас звучали в его ушах: «Презренный Рабсун, сын хеттчанки…» Лицо мальчика-наследника из воспоминаний прошлых лет, такое непохожее и вместе с тем имеющее что-то общее с лицом названного сына Суппиллулиумы… Рабсун…