– Царь я, наследник, законный царь, – без страха отвечал ребенок.
Слабая струнка дернулась где-то в глубине души владыки и заставила задуматься над словами мальчика.
– Ты из других стран? – задал вопрос владыка. – Откуда ты?
– Я шел мама долго. Бежать ночь одни, два. Продать золото, одежда. Купить еда.
– Откуда ты? – вновь повторил повелитель, теряя терпение. – Отвечай!
Ребенок задрожал под его страшным взглядом и, неожиданно подняв вверх подбородок, долженствующий обозначить благородную осанку, молвил:
– Мама был хетт. Царица хетт. Отец и я – фараон.
– Что?..
– Я – фараон Верхний, Нижний Египет, Рабсун!
– Суппиллулиума застыл с открытым ртом, а взгляд его, доселе томный, выражал теперь крайнее изумление тому, что он только что услышал. Перед ним в жалком тряпье стоял законный наследник Египта, сын его сводной сестры, хеттской принцессы и вдовы фараона…
Ближайшее поселение находилось несколько восточнее торжища. И только спустя час хозяин и невольник достигли маленькой деревушки, большую часть которой составляли землянки бедняков.
Китаец принадлежал к богатым ремесленникам. И его хижина отличалась от жилища бедняка: круглая форма, круглые маленькие окошечки по обеим сторонам двери делали ее почти сказочной и очень нарядной.
Хозяин подвел лошадь к столбику, вбитому подле двери дома, жестом велел рабу спуститься на землю и, взяв его за руку, ввел в жилище. Они спустились по маленькой винтовой лестнице, и Тотмию сразу бросилась в глаза необычность обстановки. И хотя раньше ему не приходилось бывать в китайских хижинах, он готов был поспорить, что этот дом скорее напоминал мастерскую, чем жилье.
Два круглых солнечных потока били через окна, заливая светом ту часть дома, где находился широкий стол на укороченных ножках, заваленный какими-то непонятными приспособлениями, уставленный предметами и посудой. Но, несмотря на кажущийся разнобой, все они каким-то образом составляли не сразу уловимую, и, тем не менее, весьма ощутимую гармонию.
Около стола помещалась низкая скамейка с изогнутым сиденьем, а на полу, под столом, находился невзрачный, пошарпанный сундучок. На нем не было ни затворов, ни замков; наверняка там хранились рабочие инструменты китайца. Справа от стола, почти вплотную к круглой стене, стояла кровать с грядушкой, на которой лежали три маленькие лоснящиеся подушки красного цвета. Красное покрывало с кистями и бахромой опускалось почти до самого пола, сплошь застеленного соломенной циновкой, плетенной весьма искусно. Шкафчик на кривых маленьких ножках располагался у изголовья кровати. Слева от стола находилось некое подобие печи: цилиндрическое устройство с маленькой дверцей сбоку и большим отверстием вместо верха, сейчас закрытым каменной крышкой. Возле печи в стене было расположено окно, в котором находилась вставленная туда труба, конец коей расширялся до размеров диаметра печи и нависал над нею, точно крыша. Рядом с печью лежали в каменном ящике какие-то пруты разной толщины и размеров. Под ними поблескивали кусочки черного камня. Неподалеку стоял странный стол с двумя кругляшами на оси; юноша узнал в нем гончарный круг. Стены дома украшали коврики с изображениями различных животных и людей. Длинные полосы неизвестной Тотмию материи пестрели рисунками цветов и какими-то знаками, выписанными черной краской. В доме было множество всяких вещей, аккуратно расставленных вдоль круглых стен. Особое внимание юноши привлекла ваза в виде человеческой головы, выполненная из обожженной глины. Лицо ее выражало лукавое самодовольство.