Ну-от-хаби не поскупился и сам снарядил в дорогу Тотмия, купив ему лошадь и подшучивая над тем, как за время пребывания в рабстве молодой человек значительно вырос не только по части мастерства, но и в прямом смысле. Ну-от-хаби делал вид, что рад тому, что Тотмий уезжает. Но все же в его шутках и в движениях было что-то иное. Тотмий никогда не видел, чтобы учитель плакал, да и сам давно разучился это делать. В каких пустынях на пути в Китай остались его слезы? Ну-от-хаби отобрал и сложил в сумки самые лучшие работы Тотмия – маленькие скульптурки из дерева и камня – дал денег и провизии и посмотрел, как молодой человек влезает на лошадь, а потом сказал всего два слова и, махнув рукой на прощанье, ушел в дом. Тотмий поехал прочь, и слова учителя долго звучали в его ушах: «Верь себе». Он еле сдерживался, чтобы не гнать лошадь слишком быстро и следовать советам учителя. Как велел Ну-от-хаби, Тотмий пристроился к одному из караванов, везущих китайские ткани в сторону заходящего солнца. Караванщики недоуменно поглядывали на юношу, сбитые с толку его китайским нарядом и совершенно не подходящей к ней внешностью чужеземца. Один из караванщиков был другом Ну-от-хаби и объяснил остальным, что Тотмий – раб, отправленный в подарок императору Египта. И те подивились, как раб может путешествовать самостоятельно? Они следили за тем, чтобы Тотмий не отбился от них и не сбежал. Караван двигался медленно, и прошло еще очень много дней, прежде чем Китай остался позади; они пересекали земли, заросшие буйной зеленью тропических лесов. Там им попадались диковинные животные, которых Тотмий никогда раньше не видел. Они были похожи на движущиеся серые холмы; караванщикам удалось убить одного из этих зверей, и его мяса хватило каждому.
Тотмий даже не мог подумать, что мир так неповторим и прекрасен в каждом своем проявлении. Он не знал, что непроходимые заросли будут звучать потрескиванием сочной зелени, журчанием воды и стрекотом невидимых птиц, а запахи гигантских цветов вызовут чувство опьянения и головную боль. Он не подозревал, что глаза его начнут уставать от пестроты красок, а сердце будет так сильно колотиться, что он испугается возможности умереть от переполнявшего его ощущения прекрасного. Тотмий понимал, что устал восхищаться, но не восхищаться не мог. Он любил и чувствовал каждый лист, каждый цветок, каждую птицу. Он не знал, сколько сможет вместить в себя, но полагал, что ему это необходимо: душа его оживала тем быстрее, чем больше красоты входило в него. Быть может, когда-нибудь ей суждено будет пролиться в его работах?..