– Да.
– Да, Вы не ослышались, я парень, – кивнул Андре и смущенно улыбнулся.
– Ванечка, но что же ты мне сразу не сказал?… что же теперь делать? Может быть, можно как-то… к психоаналитику?… может быть, тебе взять отпуск, отдохнуть, может быть, ты просто переутомился? – Элеонора Алексеевна встревожено потрогала опешившему Ивану лоб, демонстративно не глядя в сторону Андре, взяла сына за руку, заглянула в глаза – в общем, изобразила весь спектр эмоций, который принято называть «беспокойством о здоровье ребенка».
– Мама… ты о чем? Я здоров, со мной все хорошо.
– Но как же – здоров, как же – хорошо, мальчик? Разве бывает «хорошо» у человека, который ни с того, ни с сего… я даже не знаю, как это назвать… сходит с ума? Нет, я верю, верю, что это все пройдет, просто тебе нужно отдохнуть как следует, выпасть ненадолго из этого… – быстрый взгляд в сторону Андре, – …порочного мира, с этими моделями, показами, всем этим безумным гламурным миром… боже мой, мальчик, зачем тебя туда понесло?.. кто тебя туда втянул?…
Элеонора Алексеевна нервно комкала салфетку, отыгрывая какую-то одной ей ведомую мизансцену.
Театральность вообще была, судя по всему, ее коньком: все, что она делала, она делала именно театрально, и по отношению к ней хотелось употреблять высокопарные слова: изрекла. Прошествовала. Откушала чаю… вот и сейчас она страдала весьма высокопарно: тщательно отрепетированный жест отчаяния, гордая посадка головы, взгляд сквозь очки, напыщенная интонация.
Когда она успела срежиссировать эту антрепризу, или это была чистой воды импровизация – Андре не знал, но ощущал он себя крайне неуютно: пьеса происходила вокруг него, а у него не было текста. Его забыли даже предупредить, какую роль он в этой пьесе исполняет: то ли злодея-искусителя, то ли невинной овечки. Впрочем, нет, роль невинной овечки Элеонорой Алексеевной явно отводилась ее сыну, который, точно так же, как и Андре, онемев, смотрел на разворачивающуюся драму.
– Мама, – наконец очнулся Иван, – мама, что ты такое говоришь?…
– Это ТЫ не понимаешь, что ты такое говоришь! – голос Элеоноры Алексеевны совершил красивую модуляцию, и будь Андре сейчас в театре – он бы искупал актера в овации, – Я ни за что не поверю, что ты, ты, мой разумный сын, спутался с… этими!… – презрительный жест кистью, абстрактный, но прекрасно читаемый, кого именно подразумевала мадам под «этими», – я никогда не понимала и не пойму …. ТАКИХ людей, и ты это знаешь, сын! И я знаю, что ты у меня – совершенно нормальный, это просто ты… дал себя втянуть, одурмать чем-то… ты просто запутался, попал в неподходящую компанию…