– Скажи мне, Марк Сидорович, только откровенно, почему ты противишься советской власти? Почему не воспринимаешь революционные перемены, как большинство советских граждан?
Марк ответил не сразу, размышлял о чём-то, и только спустя некоторое время, негромко заговорил:
– Противиться – это значит оказывать противодействие, гражданин следователь. Я же не совершил ни одного противоправного поступка. В Галиции, в окопах, я слышал от большевиков, что революционные перемены будут направлены на восстановление справедливости в обществе, на свободу и равенство всех людей. Они обещали, что после свержения царя крестьяне получат землю, на ней можно будет свободно трудиться и самостоятельно распоряжаться продуктами своего труда. А что произошло на самом деле? Насилие и грабёж среди белого дня. Забрали скот, хлеб, лишили жилья. Ребятишек малых пустили по миру с сумой – они умирали с голоду. Разве такую справедливость ждали крестьяне? В чём их провинность, чтобы с ними так поступать? Ведь это они кормили таких, как ты, нахлебников.
– Но-но, попридержи свой поганый язык! – взвинтился Кривошеев. – За такие слова, мил человек, тебе, пожалуй, и десятки будет маловато! Ненависть к советской власти, несогласие с политикой государства – это, брат, не хухры-мухры.
– Думаешь, напугал меня? – совершенно спокойно произнёс Марк. – Ничуть. Статью 58-10 УК РСФСР ты мне уже заранее приклеил, гражданин следователь. Без суда и следствия. Обрёк на неволю уже в тот момент, когда подписывал ордер на арест.
– Тебя арестовали по подозрению в совершении контрреволюционных действиях, – злобным голосом перебил Кривошеев. – Следствие разберётся во всём.
– Не надо лукавить, гражданин следователь, я не рублю под собою сук, – сказал Ярошенко – Моя судьба уже известна нам обоим. А беседу эту ты затеял для того, чтобы развеять в себе некоторые сомнения. Те, которые стали преследовать и мучить тебя в последнее время. Ты ведь сам страшишься той жестокости, что процветает в вашей конторе. Боишься судного дня, который, обязательно наступит. И не сомневаешься в этом. Я догадываюсь, как тебе тревожно и смутно. Даже со стороны видно, как тебя мучает бессонница. Вон лицо-то какое серое. Или я ошибаюсь?
Кривошеев насупился и промолчал. Карандаш, который он вертел в руках заметно дрожал. Чувствовалось, слова Марка попали в точку. А арестант будто только и ждал представившейся возможности высказаться на полную катушку. Глядя на помрачневшее лицо следователя, он с заметной усмешкой на лице продолжил:
– Ты хочешь уяснить для себя: почему сажают в тюрьмы видных полководцев, именитых врачей, директоров производства? Верно? Но не знаешь, кому задать этот страшный вопрос, поскольку после этого вопроса сам можешь оказаться в одной камере с ними. А наедине со мной можно обсуждать всё, что угодно, не страшась последствий. Я для тебя самая подходящая отдушина, в которой нуждается твоя душа. И только я могу дать тебе правильный ответ.