Под моим откровенным изучающим взглядом на её щеках вспыхнул румянец.
Татьяна убрала локон за ухо и попросила:
– Прости, ты можешь меня выслушать?
– До 3 ночи я весь твой, – мягко улыбнулся я. – Но не поверю, что у тебя некому поплакаться.
Я специально пожурил её: никак не мог понять, зачем она пришла? Первое, что пришло на ум – мысль об её испорченности, уже не подтвердилась. Второе пока было в силе: неужели она решила меня спасти и наставить так сказать на путь истинный?
Невольно я скрестил руки на груди. Татьяна бросила быстрый взгляд в ответ на это движение, и мне пришлось исправить ошибку: взять в руки чашку.
Татьяна снова поблагодарила за ту ночь, рассказывала про детей, споры с матерью и свекровью, коллег, удручающее состояние мужа-овоща.
– Ты знаешь, – судя по тому, как она задержала дыхание это было самым важным во всей какофонии новостей, – Я… я так устала. Устала от него, понимаешь? Я люблю его, но теперь это не он. Есть возможность на месяц отвезти его в госпиталь, на реабилитацию, но что они смогут? Это просто передышка для меня. Но я… Я скажу это. Только тебе. Я очень устала. Я хочу, чтобы он ушёл. Понимаешь? Мне всё время кажется, что мой муж умер тогда, год назад, а его место занял живой труп, к которому я уже просто не могу относиться иначе как… как… как к ненужному подарку, который совесть мучает выбросить.
Татьяна запнулась, сжалась, очевидно, ожидая от меня «удара плетью» и осуждения.
– Я ужасна, да? – наконец напрямую спросила она, не выдержав моей нарочно взятой паузы. – Ведь он обеспечивал нас с детьми все эти годы, а когда стал бессильным, то я словно выбрасываю его… Я буду гореть в аду за это?
– Ты так говоришь, словно ты заставляла его заботиться о тебе и ВАШИХ детях. Ужасна ли ты? Нет. Понятны ли твои чувства? Вполне. Ты ведь человек, а не робот. Гореть в аду? Ты серьёзно? – я постарался вложить в свой голос максимум иронии и сарказма. Не знаю, что она там себе выдумала, но я же помню её «исповеди»: они всё решали с мужем сообща, в их маленьком мире царил порядок и взаимопонимание.
– Я всё равно думаю иначе, Саш, – печальный смешок и потупленный взгляд. – Мне кажется, что я… Я – падшая женщина. Приличные женщины так себя не ведут.
– А что плохого в том, чтобы быть неприличной? В прошлый раз это доставило тебе… и мне много удовольствия…
Татьяна вскинула на меня глаза, чуть задержав дыхание. Неужели она всё это время думала, что я притворялся?
– Я не стонаю ТАК для клиентов, – понизив голос, заверил её я.
Моя собеседница закрыла рот ладонью, не веря в услышанное: смесь недоверия, радости и смущения преобразили женское лицо, сделав его моложе. Она закусила нижнюю губу, было видно, что сильно, чуть не до крови.