Свирепая нежность, или Двенадцать писем сокровенного человека (Шаграев) - страница 14

Их заслоняло нечто большее: волк не успел что-то сказать.

Это я знаю только теперь: безмолвное умеет говорить.

Но говорит, увы, уже костями.


…Через год, будучи в отпуске, спросил у родителей: «Что-то не видно Аскера, где он?»

Отец и мать не ответили.

И только спустя некоторое время мать, перематывая с веретена пряжу, сказала, ни к кому особо не обращаясь:

– Болел Аскер… Сильно болел. Родня возила его по больницам, возила, да без толку. Он ведь, сынок, спящих волков брал, спящих… Да и дед, и отец его делали так. Они, считай, и не работали вовсе. След нашли, логово нашли, когда надо пришли, и – все дела, а зверь, он хоть и зверь, – душу имеет. Вот мой отец настоящий охотник был: он ходил за волком. Помню, днями за ним ходил, покоя ему не давал…


Мать отложила веретено и моток пряжи на краешек стола.

Внимательно посмотрев на меня, озадачила:

– Ты где родился?..

– В селе… Кара-Бирюк…

Растерянно произнес я, а перед глазами поплыла строка о месте рождения из метрики.


– То-то и оно…

Мать подумала, вернулась к прерванному делу и попросила:

– Переведи Кара-Бирюк на русский.

– Черный, насколько помню…

Скрытый смысл ключевого слова дохнул дуновением сквозняка, и я осекся.


– Нет. Не волк…

Ответ матери заслонил от сквозняка.


Она покачивала в руке перемотанным с веретена клубком.

Но пряжу речи, видимо, не закончила.

– «Қара» по-казахски не только «черный», «қара» это еще и смотреть, и видеть, а «бұйрық» – много чего означает, много чего… Только не о том я… Волки, сынок, – произнесла задумчиво, – считай, наши родственники.

Я удивился: в последнее время встречи с отцом и матерью редко обходились без неизвестных мне фактов.

– Они мне жизнь сохранили.

Мать, делая в уме вычисления, подняла вверх глаза.

– Сколько мне тогда было?.. Лет десять, может, одиннадцать…


– Десять тебе было, десять! В тридцать девятом дело было!

То подал голос отец.


…У моего отца была феноменальная память: он помнил не только важнейшие события – дни рождений, дни свадеб, дни смерти не только всех родных и близких, но и многих соседей, и такие случаи, которые имеют особенность как-то замыливаться в памяти, к примеру, кто и когда пошел в школу или в армию, кто и когда заболел, с кем и когда приключилось то или иное забавное или не очень забавное происшествие – помнил те вехи до подробностей обстоятельств, вплоть до состояния погоды на дворе.


Отец занимался самоваром и вполуха слушал рассказ матери.

Он вышел на пенсию, проработав сверх положенного срока больше пяти лет.

Но, даже выйдя на пенсию, продолжал тосковать по работе, и, чтобы реже возвращаться мыслями к временам активной деятельности, как говорил, сделал себе «праздник души».