И превратил в праздник обыкновенное дело – растапливание самовара.
Редко когда доверял он самовар кому-либо.
Растапливал его только чурочками сухого саксаула, абрикоса или вишни.
Для спиливания сушняка сделал специальную маленькую ножовку.
Сушняк распиливал опять же на специальном верстачке.
Он считал: только саксаул, абрикос или вишня дают воде хороший жар, а чаю – неповторимый аромат, и если мать добавляла в топку самовара прессованный овечий помет – в отличие от сушняка, он дольше хранит тепло – разбор полетов следовал тут же, – кому, простите, нравится нарушение заведенного тобою порядка?
– Он помнит все!..
Мать с уважением посмотрела на отца.
Во взгляде – неизменно-горделивое: «Это мой мужчина!»
Покачивая перемотанным с веретена клубком, продолжила:
– Пошла я за водой на реку. Зима. Только достала из проруби ведра, только собралась их на коромысло взять, а вокруг – волки. Сидят кружком, штук девять-десять, наверное, не считала, не до того было. И страшно, и интересно. Ни звука не слышала, ни тени не видела. Как подошли? Когда? Не знаю. Думаю, все… Будет мама косточки мои собирать. Что делать? Заплакала. Обратилась к старшему волку: смотрел он, как только человек умеет смотреть, и говорю: «Не трогайте меня. Я вам ничего плохого не сделала. Отпустите, я ведь и не жила совсем!»
Продолжая покачивать клубком пряжи вверх-вниз, мать определяла его вес.
Определив, удовлетворенно заметила:
– Твоим мальчишкам на носки хватит.
И продолжила прерванную мысль:
– Знаешь, не тронули. Тот волк, будто все понял, повернулся и пошел в сторону леса. За ним – след в след – остальные. Меня, думаю, отец мой и спас. Он, когда шел по следу бирюка. Бiр…
Мать перешла на родной для нее казахский язык:
– Бiр – значит один. Одинокие, сынок, не столько одиноки, сколько сильны. Будь то зверь или человек.
Выдержав паузу, во время которой что-то обдумала, задумчиво произнесла:
– Человек, правда, может оказаться брошенным. Хорошо, что вы помните нас и навещаете. Мы с отцом гордимся всеми детьми, но особенно тобой и твоей семьей. Вы уедете, а мы рассказываем людям, какие у вас чемоданы красивые, а у детей – рюкзачки, и какие вы подарки в них привезли. Брошенные детьми старики и старухи завидуют нам с отцом и плачут. Чтобы утереть им слезы, я, сынок, их конфетами вашими угощаю.
Мать вздохнула и вернулась к тому, от чего ушла:
– Бiр… Извини, бирюк… Русские зовут так одинокого волка или кабана, а еще – одинокого или нелюдимого человека. По-казахски это ни то, ни другое, да и «бирюк» звучит не так: «бұйрық»… Много чего означает это слово, много чего… И приказ, и наказ, и веление, и хорошее пожелание, а у нас – на Нижней Волге – судьба… Так что ты родился не в селе «Черный волк», а в селе «Смотреть судьбу». Так вот, о чем говорила-то?.. Да… О волках-одиночках… Сильный зверь, сынок, не терпит стаю. Сильный зверь оставляет сородичей и смотрит свою судьбу сам. И добычу свою берет один. Волк-одиночка может взять даже лошадь. Изнурит ее гоном и бьет ее, усталую, в жилу сна, и отскакивает в сторону. Помню, идет отец мой по следу, и с волком, которого не встретил, как с человеком разговаривает. До сих пор слова его в ушах стоят: «Волк – зверь сильный, и проклятия у него сильные. Я с ним не зря говорю: к смерти готовлю. Неготовый к смерти проклятиями достанет и меня, и потомство мое…» Так что Аскер для меня от проклятий волков умер. Мы с отцом не раз думали о нем и боимся за тебя. Зря ты с ним на охоту ходил, зря… Помяни мое слово, твой волк еще придет к тебе.