Это оскорбляло.
Я имел не только престижную работу, городское жилье, семью, но даже дом в деревне.
И с благодарностью довольствовался теми – главными – дарами жизни.
И вдруг ощутил себя… бездомным, и – страшно одиноким.
Почему?
Потому.
У меня отняли страну, в которой я родился.
И потеря именно страны стала самодовлеющей, главенствующей.
С меня будто содрали внешнюю, но очень важную – защитную – оболочку.
И оказалось: ощущение принадлежности к своей стране дороже всего.
Дороже социального положения.
Дороже денег.
Дороже даже интересной работы.
Драма тех лет перечеркнула основы моего целеполагания.
Я был государевым слугой: я и жил, и служил.
Теперь – только живу.
Но, как ни странно, не нахожу в том особой радости.
И переживаю: передача громадной общественной собственности в пользование немногих лишила многих собственной – личной – причастности к целям, делам и заботам всего государства и абсолютное большинство людей утратило не что-нибудь, а мистику – то есть сверхчувственное единение всех с государством и сверхчувственное единение государства со всеми своими членами.
Вот в чем причина отсутствия радости.
Вот что стало очевидным с противоположной стороны настоящего.
Вот в чем основа вязкой, тягучей, плотной и постоянной усталости.
Письмо шестое
СИЛА СИЛЬНЫХ
…Вязкая, тягучая, плотная, постоянная усталость.
От ее гнетущего, затяжного синдрома не спасало ничто.
Ничто, кроме памяти.
Память…
Вещь в себе.
От всего можно откреститься, но только не от памяти.
Оперируя познанным, память проводит параллели, и проводит их помимо твоей воли.
…Мы стояли на Чермале.
Чермал – один из бессчетного числа притоков и рукавов Амура.
Амур – вторая после Волги великая река, с которой я хорошо знаком.
Чермал – небольшая горная речка с быстрым течением, но, в отличие от Амура, с его огромным водостоком и тяжелой, черной водой, на Чермале, как и на моей протоке, вода чистая и прозрачная, только холодная.
Середина сентября.
Мы проснулись от грохота.
Грохот рушил небо и землю: он перемешивал их.
И, нарастающий, шел по Чермалу снизу вверх.
Шел, надвигаясь сплошной стеной.
Был тягучим, долгим.
Тот грохот пробудил во мне первородный, почти животный, но забытый, страх.
Потом все прояснилось: вверх по притокам и рукавам Амура шла горбуша.
Шла из океана.
Шла, чтобы дать жизнь новому потомству.
От мириадов белых бурунов темная ночная вода стала непрерывной светлой линией.
Я впервые увидел такое яростное проявление сути составных объективной реальности.
Вниз текла вода.
Вверх – против течения – живая плоть.
Понтонный мост, сооруженный нами для переправы сельхозтехники, ходил ходуном.