Свирепая нежность, или Двенадцать писем сокровенного человека (Шаграев) - страница 40

– Ждешь, и только?! – уколол его я, намеренно пропустив последний вопрос.

– Мое ожидание стоит того. Не в бирюльки играю! – заметил титан.


И насупился.


И снова напугал меня.

Напугал, всего лишь поведя плечами.

Он всего лишь повел плечами, а показал всю полноту своего ожидания.

Он всего лишь повел плечами, а привел в возмущение небеса.

Возмутив небеса, возмутил и море, и степь, и лес, и горы, и небо, и солнце, и луну…

И снова колебалась и замирала тишина.


– Не надо бояза, но не надо и торопиза, успееза!..


Колебатель сущего оказался непрост.

Намеренно исказив слова шутки, он скрыл за ними боль души.

Скрыв боль души, ответил даже на намеренно пропущенный вопрос.

Но шел он к чему-то более существенному.

И, сдвинув брови, собрав на лбу морщины, надолго задумался.


Выйдя из задумчивости, сказал о том, что касалось обоих:

– Мы упустили что-то очень важное.


Я кивнул.

И, обученный колебаниями тверди и небес, спросил с осторожной расстановкой:

– А ты… не жалеешь… об ошибке своего выбора?


И – снова попал в точку.


Титан впал в транс.

Закрыв глаза и безвольно уронив руки, он беззвучно шевелил губами.

Ругался?

Восстанавливал в памяти пик своих переживаний?

Вспоминал тех, кто обманул его или тех, в ком обманулся сам?

Пришли на ум те, чью сторону он принял, а они канули в Лету?


Он – участник великой битвы богов.

Соратник тех, кого новые боги одолели только в союзе со Сторукими.

Единственный, кто вынес и выносит чуждый ему карнавал жизни.

Он был прекрасен в безмолвном осознании своей, – личной, – драмы.


Мне захотелось оставить его таким, – напряженно думающим.


Но свое веское слово сказали небеса: за ними всегда последнее слово.

Небеса опасно сползали с плеч титана.


– Осторожнее! – сдавленно вскрикнул я.


– Спасибо, спасибо!

Титан, перехватив тяжесть, удобнее устроил на плечах свод небес, и признался:

– Сейчас жалею, а завтра, может, – гневиться буду. Хотя, какая разница? Что жалость, что гнев – всего лишь эмоции, то есть моя, – собственная, – реакция на последствия моего же, – собственного(!), – выбора. Выбор, увы, зачастую чреват ошибками. Важнее вот что…

И медленно, взвешивая каждое слово, продолжил:

– Любая крупная схватка, а я был участником именно таковой, как правило, – битва за веру. Но битва та меняет только символы веры, но не ее саму.

– Блестяще!.. Судьба приверженцев вере до лампочки!? – ощетинился я.

– Это сомнение, но – не более того, – уклонился титан.


Уйдя от прямого ответа, сказал о более значимом:

– Вера – мать прощения.

И очаровал непосредственностью:

– Когда сражался, был мал и глуп и не знал значения некоторых важных истин.