– Так и будем стоять? Может, скорую вызовем? – предложил один из ментов.
Лука, все еще не отрывая взгляд от страшной картины, достал из кармана телефон, но вместо набора номера включил видеозапись. И я сомневаюсь, что это он сделал по ошибке.
– Сейчас, сейчас… – заверял он нас, продолжая снимать, и никто его не останавливал.
Но в какую-то секунду мы поняли, что скорая уже не нужна. Иисус умер.
***
И не было разбойников, распятых рядом с ним – со включенной видеокамерой мы сами были хуже любых преступников. И не было других предателей, кроме меня, потому что зовут меня − Иуда, а в кармане у меня – тридцать серебряников. Рядом со мной стояла римская стража в серых фуражках, и плакала навзрыд Мария Магдалена. О ней были его последние слова, ведь я сама видела, как бледные губы умирающего неустанно шептали: «Кусто».
На Иисуса смотрели его же глаза, ему улыбался его же рот, казалось, что перед ним – его отражение, но никаких зеркал здесь не было.
Иисус стоял на предпоследней ступени космически высокой лестницы, долгое преодоление которой он только что завершил. А на самой верхней ступени сидел Он.
– Здравствуй, отец, – произнес Иисус, задыхаясь от восторга, благоговения и усталости.
Отец только молча кивнул.
– Зачем ты так со мной? – продолжал сын. – Обрек меня на муки, и все ради чего? Ради их спасения? – он указал пальцем вниз. – Ради них?!
– Молчи, раз ничего не знаешь, – повелительно произнес отец. – Я не посылал тебя спасать их, ни в этот раз, ни в прошлый. Не я их создал, не мне учить их, как нужно жить.
– Их создал не ты?.. Но зачем тогда тебе был нужен я?
– Ты мне и не был нужен, – усмехнулся отец. – Ты – мой нежеланный ребенок, который рождался уже два раза, и оба этих раза ты и твоя мать самостоятельно возлагали на тебя миссию спасения человечества. Я же здесь абсолютно ни при чем. Вот только ты, по своей глупой самоуверенности, мог вмешаться в течение человеческой жизни. Я обязан был этому помешать, но в первый раз получилось слишком громкое убийство, потому что последователей у тебя в то время было куда больше. Просто люди были тогда наивнее и относились к твоим чудесам к самому собой разумеющемуся. Но и сострадания в них было куда больше, не находишь? Для них твоя смерть стала таким шоком, что до сих пор пол-мира вспоминает, как ты висел, пришпиленный к кресту, словно бабочка булавками. И они продолжают винить во всем себя, и верить, что ты пострадал за их грехи.
Ну, и сейчас я сделал все, чтобы ты как можно скорее оказался там, под окнами, на арматуре. Вот только, вспомнит ли об этом больше двух человек? Теперь люди черствые, ни до кого им нет дела, кроме себя. Даже Гавриил, и тот в этот раз не провозгласил весть о твоем предстоящем рождении, так как принял явившееся ему знамение за дурной наркотический сон.