Иисус начал немного понимать ход своих мыслей, и даже почти уловил их алгоритм, чтобы при помощи него свои мысли распутать, но вдруг дверь резко открылась.
Зашел менеджер Витя, заносчивый прыщавый болван, имеющий за плечами два года работы в этом месте и поэтому наделенный эксклюзивным правом здесь командовать.
– Ты чего тут торчишь, м? Опять нычешься от работы? Мне насрать, я тебя, гада, в следующий раз поймаю, будешь у меня целый месяц только и делать, что толчки драить.
Иисус заставил себя посмотреть на Витю, и его от этого прошиб липкий пот. Глаза менеджера ползли по лицу, один вверх, другой вниз. Рот тоже, вслед за первым глазом, перемещался по щеке вверх. Прыщи же неистово мерцали, то обнажая свою белую сердцевинку и готовясь лопнуть, то, наоборот, прячась глубоко в кожу. Иисус быстро отвел глаза и уставился в пол, смотреть на который было не так страшно.
– Стыдно, да? Ты хоть все вымыл? – спросил Витя, не сильно ожидая услышать ответ. – Ведро убирай и бегом в зал, в детский закуток. Там сейчас день рождения, детей куча, а наш Рональд заболел, фокусы показывать некому. Иди хоть ты их развлеки как-нибудь. Ты же у нас, вроде бы, фокусник.
С этими словами Витя надел на Иисуса картонный праздничный колпачок в форме конуса и ткнул его рукой под лопатку.
Иисус, пока еще не осознавая ужаса сложившейся ситуации, двинулся в зал. На ходу он отметил, что ног совсем не чувствует, и вообще не осознает того, что идет. Скорее, он скользил в пространстве, как в растаявшем сливочном масле.
В помещении, отделенном от общего зала и увешенном шариками, которые, как казалось Иисусу, шевелились, пытаясь освободиться от стянувших их веревочек, было человек восемь или десять детей. Они пищали, галдели, скакали на стульях, радостные, что родители оставили их на какое-то время без присмотра, а сами скрылись в недрах торгового центра.
Иисус неуверенно взглянул из-за шариков на эту свору, и (о, отец, помоги же мне!) увидел то, чего боялся больше всего. Лица детей были искажены медленно вращающимися на каждом из них спиралями, их глаза, носы и рты словно затеяли круговую ходьбу друг за другом. Особенно ужасными были рты, которые напоминали черные провалы, пытающиеся засосать внутрь редкие молочные зубы, что торчали по краям этих бездн.
У Иисуса запульсировали виски, он осознал, что безумно устал от галлюцинаций, делавших все подряд кошмаром. Он вдруг почувствовал, как впиваются в голову края картонного колпака, словно колпак был сделан из тонких острых лезвий. С каждой секундой это становилось все невыносимее, и Иисус, полностью погруженный в себя, переваривал свои тяжелые мысли: