Я кивнула; учуяв алкоголь, сглотнула слюну.
– Пятница, мать! – напомнила Бонечка.
– Ну, и?
– Сегодня же повтор программы с Роджером. Как он корову доил!
– Ну и? – повторила я грубо. – Не ты ли всегда говорила, что Шафранская снимает говно? Что у нее тупые сиськи и оголенные до сосков сюжеты?.. Нет, тупые соски и сюжеты, оголенные до сисек… Или, что ты там обычно про нее говоришь?
– Тебе-то что?
– Мне – ничего. Это ты ее обсирала все время.
– Ты – тоже.
– Я просто пыталась тебя утешить! А ты стояла по ту сторону балкона, если на то пошло!..
Богданова пожала плечами.
Сама она не считала обсирание чем-то страшным. Как и угрозы самоубиться. Она уже вообще ничего не считала страшным, поскольку пила третий день, не просыхая ни на минуту. Это не мешало ей, чуть что приходить в сознание и напоминать нам, что у нее есть повод на это свинство. Ни один ее сюжет в прошлом месяце не вышел в эфир. Она ни копейки не заработала.
М-да.
– Мальчик мой, – забыв обо мне, Богданова уставилась на Роджера Веста, «амурского» вратаря. – Люблю тебя, мой Крольченочек!..
– Как можно любить мужика, который от тебя шарахается?
– А как можно хотеть мужика, который трахнул весь город, кроме тебя?
Я промолчала.
Внезапно захотелось забыть про все, напиться и утопить все желания, как итальянская мафия топила своих должников.
– Оставайся, – коварно сменила тон Бонечка. И даже по голове меня погладила, стерва. – Все мужики – козлы. Что Кан, что Кроткий. Давай напьемся, а? Как в старые добрые времена.
Слова прозвучали в моей голове, как набат. Я сунула руки в карманы джинсов, которые стремительно увеличивались в размере, затем посмотрела на Бонечку. На ее опухшее от трехдневной пьянки лицо, жировые валики на пузе и содрогнулась.
– Не-е-е! – я распахнула дверь. – Я в зал.
– Кроткий вчера с какой-то бабой в «Пуле» лизался! – крикнула Богданова вслед.
– Да хоть с Каном! – я грохнула дверью и почти бегом устремилась вниз.
Было больно и ужасно обидно. Далеко не все девушки, которых драл Макс, были похожи на Димину Сонечку. То, что я так глупо спалилась, дав ему знать, что хочу его, не давало спать по ночам… Было стыдно, противно, неловко. За то, что так губу расскатала.
Я знала лишь один способ отвлечься не напиваясь: тренироваться.
Когда упахавшись на тренировке, я приняла душ и вышла из раздевалки, все стало еще противнее. У стойки фитобара, – так, что незаметно не обойти, – стоял Макс и клеил ласты к хорошенькой, модельного вида барменше. Это было больно, но не смертельно. Это я бы пережила: я всегда умела признавать чье-либо превосходство. Но рядом с Максом стоял, раздувая ноздри, его приятель и смотрел на меня в упор.