Беридзе удивился, действительно, в стену под замазанным окном была вмонтирована длинная железная полка, на которой стояло огромное количество всевозможных икон, аккуратных, чистых, без пятен, без засален, без дырок деревянных икон. Там были и образы Божьей матери с ребенком, и образы святых на коне, и образы блаженных Ксении Петербургской и Матроны Московской.
– Видишь ли, тут у нас как, – продолжил Иваныч, – главное – не контачить с дырявыми петушарами, грев организовывать хороший, ментам ни на кого не стучать и слова подбирать, к примеру слово козёл в нашем обществе употреблять нельзя. Козёл, знаешь, кто такой, имел, наверное, с ними общение?
– Да, имел, обыскивали, как только доставили из суда, к татуировке тогда прикопались.
– Ну это те ещё петушки, не дай Бог им на этапе попасть в общий вагон, ох уж эти крысы бегать будут, ох уж рвать им жилы мы будем. У нас тут свой есть, вот видишь «дальняк»? – глядя в сторону занавески, спросил Иваныч. – Там у нас рядом с унитазом место дырявого петушары. Понимаешь, о ком я?
Туалет, а вернее унитаз без ободка и без смывного бочка, был в дальнем углу камеры и стоял напротив умывальника. Унитаз был огорожен какими-то грязными занавесками, а рядом с ними стоял ковш, наполненный водой, который заменял арестантам смывной бачок. Чуть поодаль был разложен матрас, на котором лежали тарелка, кружка и ложка.
Иваныч встал с места, подойдя к дальняку и показывая пальцем на матрас, громко и отрывисто произнёс: «Сюда не подходи, на матрас не наступай, с этой тварью не общайся. И ещё увидишь, что он во весь рост по камере пошёл, кинь в него тапком или мне скажи, я с ним быстро разберусь».
– Понятно, а по поводу грева, я должен передачки от родителей отдавать?
– Нет, ты домой звонить хочешь?
– А что тут можно?
– Ты на вопрос отвечай, а потом свои вопросы мне задавай.
– Да, хочу.
– Вечером нам телефон пацаны сверху по дороге передадут, мы тебе дадим, матери наберёшь, попросишь её, чтобы тысячи две на номер положила, вот и будет твой первый грев. А дальше разберёмся.
– Ясно, я не против.
– Так, ну в общем считай, что ты у нас прописался, – отдавая Беридзе постановление суда о страже, просипел Иваныч.
– А вот и твоё место, – улыбаясь и хлопая по железной опоре нар, сказал Иваныч, – так, пацанов наших сегодня всех в суд забрали, кого-то на этап, но ничего, вечером вернутся, и начнутся движения, а пока поспать можешь, вертухаи днём не заходят, и шмона22 не бойся, он два раза в день: утром и перед сном.
Беридзе разместился на своей шконке и теперь почувствовал себя взаперти: сверху и снизу его также сдавливали чужие нары, и он ощущал себя как будто погребённым в гроб. Закрыв глаза, Георгий увидел не чёрный экран, нет, ему не было темно, ему было по-настоящему страшно.