Один наш танк попытался преодолеть ров, там стенки от взрывов обрушились, уклон стал меньше, но его подбили на подъёме, так и остался стоять с задранным в небо орудием. Кому-то удалось ров обойти, на той стороне какая-то возня. С холма спускается свежая рота, сейчас её хорошенько проредят. Один немецкий танк стоит полубоком, можно попробовать взять его в башню, где броня слабее. Три раза бьём – и всё без толку. По нам в ответ два раза выстрелили, но не попали. В небе появились наши истребители, на них накинулись мессеры, охранявшие лаптёжников, завязался воздушный бой. Из-за облаков и дыма плохо видно, не понятно кто кого.
Время тянется медленно, прошёл час, от силы полтора, как мы вступили в бой, а кажется, что три-четыре. Вокруг нашего танка несколько танкистов с подбитых машин, некоторые ранены, с ожогами, выбрались из-под огня, лежат в траве, перевязывают своих. Водитель им отдал свою фляжку с водой, они жадно пьют. Время от времени то впереди, то позади нас взрывы, немцы всё пытаются нас достать. Мы изредка отвечаем. Время от времени бьём из пулемёта по немецкой траншее, её в бинокль хорошо видно, если над бруствером видим каски, но это больше для острастки, чтоб не наглели.
Новые танки перестали появляться со стороны холма. То ли силы закончились, то ли начальство сообразило, что нахрапом тут ничего не возьмёшь, решило резервы поберечь. Пикировщики с появлением наших истребителей улетели, воздушный бой был скоротечным и скоро утих, а тут всё в самом разгаре. Дым стал гуще, к старым факелам, извергающим чёрный вонючий дым, добавились новые. Время от времени раздаются оглушительные взрывы – это взрывается от температуры боекомплект. Некоторые танки подбиты, они не горят, но экипаж их покидает, они боятся, что следующим выстрелом их уничтожат. В таком дыму и неразберихе под свои гусеницы можно угодить. Где спрятаться?
В ложбинке всё больше людей. Уже человек двадцать. У нас попросили перевязочный материал, отдаём свои индивидуальные пакеты. Передний танк продолжает стрелять. Интересно, по кому? В эфире кто-то переговаривается, орёт матом, значит, не все подбиты. У меня станция работает только на приём, я не могу встрять в переговоры, спросить, где все и сообщить, где сам нахожусь. Из услышанного пока ничего не понятно, то ли впереди они бой ведут, то ли отошли и перегруппировываются, то ли разбрелись и потерялись. По башне стучат пули, после болванок это вообще ничего, как дождь, но вылезать наружу не хочется, могут подстрелить. Остаётся только одно – ждать. Возможно, после боя меня обвинят в трусости и невыполнении приказа. Может, даже расстреляют. Но если я выеду сейчас на открытое место, то мы все погибнем прямо сейчас, как десятки других экипажей. Я первый раз в бою. Я растерян и обескуражен. Я не знаю, что делать. Командира нет, некому приказать, подсказать, приходится думать своей головой, а она думать не хочет. Вокруг всё грохочет, от копоти все как негры уже чёрные, почти ничего не видно, солнце временами едва пробивается красным диском сквозь облака, пыль и дым. Удивительно, что все мы пока целые. Повезло. Если бы не ложбина…