быть. По-настоящему не выбираем, потому что то, что совершает выбор, само по себе не является предметом выбора. Я хочу завоевать себя, научиться стирать часть личности и переписывать заново. Мой учитель сказал, что сперва нужно себя познать: идти внутрь и пристально смотреть, чтобы ничего не упустить. А для этого дать себе волю и позволить случиться всему, что вырвется наружу. «Ты проснешься в аду, – сказал мне он. – И этим адом ты будешь». И нужно идти дальше, как бы ни было мерзко и ничтожно, принять тьму, когда не останется путеводных нитей и надежд. Тогда, может быть, внутри себя обнаружишь свет. Вот я и делаю, что хочу. Пью вино и жгу костры: ничего больше не хочется. Бессмысленно, да, на твой взгляд?
– Не знаю. Кажется, смысл какой-то есть, но сложный.
– Стрёмный, – подсказала она и засмеялась.
Тьма? Я не видел тьмы в ней. Она была странной, но доброй. Или тьму она творила лишь сама над собой? Часть меня что-то уловила, но все остальное завидовало ее беззаботности и легкомыслию. Правда, я понимал, что свобода – это внешнее. Цепи были внутри.
– И сколько еще ты будешь жить так? – спросил я.
– Пока не надоест. Пока не захочу изменений. Ну, или пока боги не впрягут меня в историю, из которой я не смогу выбраться, так что придется вступать в игру по чужим правилам.
– Думаешь, Он покарает тебя?
– Это не мое дело. Не муравью пить вино, не пальме возводить города и не человеку судить душу, свою ли, чужую ли. Общество не может существовать без судов, пусть работают, это понятно. Кто уверен в себе, пусть толкует, предопределяет, клеймит. Без меня, пожалуйста. Я ничего плохого никому не сделала, только букашек перебила кучу, которые вечно в дом заползают да меня хотят укусить. Ну, насекомых – в прямом смысле. Что ты смеешься, мне вот стыдно, что я их убиваю: и они живые. Но по-иному не могу. Другие, наверное, тоже не могут не убивать и не калечить друг друга… Свою совесть я стараюсь сохранить чистой. Почему же я не могу сидеть на краю света, пить вино и смотреть на костер? Разве нет права у бессмертной души просто убежать и отдохнуть, сколько ей вздумается?
– Ты тратишь плоды чужих трудов, – задумался я. – И должна платить за это.
– Я не просилась быть рожденной за земле, – добавила она и вытерла рукой слезу. – И о-очень надеюсь, что смерть однажды поправит это несчастное недоразумение. Я бы и сама… взяла судьбу в свои руки, если бы не боялась переродиться и начать все заново. Нет уж, дудки! Детство с его кошмарами осталось позади, и нужно идти вперед, чтобы не оказаться в начале и не повторять уже вымученное.