Подружился я с Сотовым, что сверху.
Крестил я у них ребенка, девочку, назвали Татьяной. Тут и родилась она, в нашей Лавре, Сотову в утешение. Ходит теперь Сотов гордо: папаша! - и весь-то денек в бегах, добывает копейки. И узнали мы недавно, что по законам здешним крестница моя будет считаться подданной здешней, и будут у нее права и своя особая родина...
А кумой у меня - Зося. Удивительный это человек и тишайший. Живет она наверху у нашего заведующего, и редко ее видно. Робкая она и маленькая, словно мышь. Необыкновенная у нее судьба. Жила она в России, в каком-то городишке под Москвою. Отец ее еще до войны уехал за границу, и осталась она в России одна. И вот порешила она после войны ехать разыскивать своего отца. Были у нее какие-то вести. Продала она, какое оставалось, добришко, нашла человека, латыша, - выдал он ее за свою дочь, получила она латышский паспорт и уехала из России в белый свет. Разумеется, обобрал ее тот латыш до последней нитки. А слышала она, что отец ее здесь, в этом городе, и уж как-то ухитрилась, со всею своею слабостью, - таким-то вот удается! - добралася сюда одна. А добравшись только и узнала, что умер отец давно, еще в войну, - и ни единый человек не мог ей указать его могилы.
Так и осталася она бедовать.
Занимается она шитьем, берет от русских работу, и никогда-то ее не слышно, точно и нет на свете таковского человека.
И все-то тут, - один почуднее другого...
Сошелся я с о. Мефодием, нашим священником. Отведена ему у нас наверху небольшая комната, в одно окно, и занимается он в свободное время переплетением книг. Это уж, как убавился наш балалаечный успех, и довелось мне опять искать заработка, стал и я учиться у него переплету...
И тоже - удивительный он человек.
Там-то, в России, никто бы о нем и не слыхивал, и жил бы он мирно и тихо со своей попадьей и детишками, а тут многое довелось пережить, и далеко о нем ходят слухи.
А приехал он сюда, как и мы, с военнопленными из Германии. Был он полковым священником в нашей дивизии, а до того жил где-то в Тульской, под Епифанью, в глухом селе, там и осталася его семья. Попал он на фронт под конец, когда было объявлено по духовному ведомству о приглашении духовенства на должности в армии. Приходик у него, видимо, был небольшой, бедный, вот и соблазнился он на хорошее жалованье...
И ничуть-то он здесь не изменился: как был, коротенький, на маленьких ножках, и глазки небольшие, запавшие, точно ото сна встал, и никогда не глядит прямо. Ходит он в штатском, - в куценьком пиджачке, и бороденка у него клинушком, красная.