– Не получается у меня, я – флегматик.
– Тормоз ты, а не флегматик, – отвечает любой проверяющий, но понимает при этом, что сделать с этим индивидом ничего нельзя.
Еще Речка дрался очень плохо и ему сильно доставалось от представителей южных Советских республик и Российских кавказских национальных автономий, которых мы тогда совсем не толерантно называли определением из многочисленных толковых словарей русского языка: «Короткий обрубок, кусок дерева или металла. II ж. 1. разг.-сниж. Бесчувственный человек. 2. Употребляется как порицающее или бранное…». Ну, дикие мы были. Что сказать, я лично пришел в армию и думал, что в соответствии с тогдашней Конституцией СССР, «все граждане Союза есть новая историческая общность людей – советский народ, в основе которой лежит нерушимый союз рабочего класса, крестьянства и интеллигенции при ведущей роли рабочего класса, дружба всех наций и народностей страны». А потом эта уверенность стала достаточно быстро исчезать и взамен него привилось определение «Бесчувственные люди». «Бесчувственные люди» норовили заставить нас мыть вместо себя полы и делать другую грязную работу, «короткие обрубки» били нас толпой, хватаясь при любой возможности за заточки, «называемые порицающим или бранным словом» сбивались в землячества, саботировали приказы офицеров, понижали боеготовность частей, ибо разрушали само понятие воинской дисциплины. Потом, уже после армии и развала Советского Союза, «бесчувственные люди» безжалостно выгоняли русских угнетателей и граждан других национальностей с территории своих независимых республик. Ныне же они все здесь в России. И я, лишенный своей национальности в паспорте, ставший просто россиянином, глубоко раскаиваюсь в употреблении бранного слова в отношении тоже россиян в своей совсем не толерантной молодости. Каюсь. Снисхождением для меня может являться лишь факт моего пребывания по молодости в другом государстве – СССР. И Конституция была другая –доисторическая, куда ей до нынешней со всенародно одобренными поправками!
Но, возвращаюсь к однополчанину Речке. Несмотря на то, что его постоянно били, чмырем он не был и стойко переносил тяготы и лишения военной службы.
– Речка! – пробираюсь я к нему и хлопаю его по плечу, – Здорово, земеля! Сколько лет – сколько зим!
В глазах однополчанина мелькают сначала недоумение потом узнавание. Но он не торопится заключить меня-своего боевого товарища в объятия. Ситуацию просекаю сразу же – он меня узнал, но мой внешний вид и встреча на железнодорожном вокзале подвигла его к мысли, что я бомж.