День 23 Прощай, мой любимый Р., жаль у нас ничего не вышло.
***
Оно ехало в такси по проспекту в неизвестном направлении, да и нельзя было сказать, что особо беспокоилось по поводу того, куда направлялся автомобиль. Если у него и был некоторый конечный пункт. Для такси каждый пункт – промежуточен, как у Ахилла, и конечная точка оказывается всегда заведомо отдалена. Эта мысль сняла возникающее при виде незнакомца напряжение, особенно если ему препоручается тебя подвезти, и Оно слепо погрузилось в калейдоскопически меняющийся за окном вид. Вскоре какое-то странное ощущение заставило Его отвести взгляд от закупоренного окна и оглядеться. Салон ничем особенно не выделялся из бесчисленного числа других подобных этому салонов, виденных Им прежде. Но это ощущение будто мышью прокралось в сознание, и скрежетало там, издавая едва слышимый звук, и оставляя за собой хаотичные разбегающиеся волны, похожие на те, что остаются от всплывающих на поверхность мазутного болота газов. Что-то заставило Его заглянуть в зеркало заднего вида, которое четко было на Него повернуто, и глядело пристальным, не мигающим взглядом водителя. Учитывая то, что они ехали вечером и то, что лампочка на потолке была вдребезги разбита, поймать снова этот взгляд Ему удавалось только тогда, когда машину обдавало светом старых уличных фонарей. Оно еще удивлялось, как водитель держал дорогу, при этом, не сводя с Него глаз. Когда они выскочили на более-менее освещенную часть шоссе, те глаза как-то не естественно выпучились и спросили Его: «Вам куда?» Оно немного растерялось, и, не придумав ничего лучше, бросило вопросом на вопрос: «Сколько вы обычно берете?» Водитель, не мешкая, спросил в ответ: «Сколько вы обычно даете?» Поймав некую общую нить, Оно успокоилось, обмякло и стало шарить в своем бумажнике. Пока Оно шарило в нем, перед глазами калейдоскопически проносились одно за другим воспоминания. Казалось, их было не остановить. Даже если бы Оно могло, то, думается, не стало бы. В бумажнике Оно нащупало десятку и полтинник. Нечеткий заказ сформировался в достаточно твердую валюту, и Оно протянуло в черную лапу этот полтинник: «Твои тридцать», и ждало сдачи. Оно напряглось, потому что от водителя не последовало ни то что бы денег, но даже шороха. И когда Оно уже, казалось, свыклось с этой мыслью, огромная голова механически повернулась к Нему. Сначала челюсть была слегка приоткрыта, затем она, щелкнув, расхлопнулась как бы в два шага, и из этой пасти полезли, то превращаясь в извивающиеся силуэты, то снова наливаясь мочой света белые щупальца рук. Верхняя часть головы с вытаращенными глазами слегка запрокинулась, но кепи с той головы не упало. Змеи рук извивались между двумя передними сидениями, и когда Оно уже свыклось с мыслью о том, что пропало, Оно решило оглядеть своего врага, принять его лицом к лицу. В диапазон первобытного страха прокралось недоверие ко всему видеоряду. Завеса упала, и Оно даже на секунду поверило в то, что все, что ни происходило, только лишь снилось. Но руки вдруг бросились к Нему. Оно даже не сопротивлялось. Неожиданно одна из рук опустилась в Его бумажник и выхватила оттуда оставшуюся десятку, и пустила её дальше. Когда десятки дошли до места назначения, пасть захлопнулась, и голова с академической точностью, развернулась в кресле, и как ни в чем, ни бывало, уставилась в лобовое стекло.