***
«Запертый каменным строем, слишком много стен и пыли, не для этого я шел сюда, не в этих целях кости поломал, не в этих – душу рвал, я будто бы свиньею стал, ленивой, противною, грязью я проникся, и из всего поганого я сделал идеал, я сердце свое вырвал и как варвар растоптал, и что теперь? куда мне? тварь я бессердечная? или все же есть души во мне остатки? должно мне подняться, и беса одолеть? что под коварной вуалью ко мне в брюхо закрался? но разве бес – не я? не с частичкою себя я покончить должен? с той падшею и безвольною частицей, чтоб снова человеком стать, чтоб снова жизнь почувствовать, чтоб снова жизнь возлюбить, и насладиться морями трепещущих флюидов? нет… к этому еще не пришел я… не возвратился порядок сил! я водорослью еще пробуду – пока не пришел момент! пускай – такое по душе мне, и тараканом, волком был, и мусором морским пробуду, пока то нужное не пережил, тут в водах этих мутных совсем как под стеклом, совсем тут как в пустыне, неясной и сонливой, краб я, осьминог блудливый, планктон ослепший, амфибия аморфная, я это все перетерплю, пускай ползу я, пускай не очень быстро, пускай по дну и в мертвом ритме, но все ж таки, со дна сойду, вот будет праздник, вот будет вознесенье, я день нареку днем воскрешения, день видных перемен, день, когда вновь я прямоходящим стал, из обезьяны обратился в человека, и на уверенных ногах поперся к цели….»
Распупин полз по коридору. Он странно себя чувствовал. Смотрел вперед, поднимал голову вверх, зацикливался на стенах, но не совсем понимал, что происходит. Вдобавок, вокруг сильно разило запахом дешевого табака. Решив ползти на запах, он обнаружил дверь собственного кабинета, а также незнакомый ему вплоть до этого момента ворсистый половичок. Смутившись, он пощупал за ухом, проверил, нет ли у него портсигара в кармане, встал на четвереньки, и, прислонившись к половику, решил его обнюхать: последний ударил уже двойной порцией едкого запаха.
– Валентина! – прокричал возмущенный Ефим Георгиевич, и, подняв этот, как оказалось впоследствии вьетнамский половик, увидел под ним рассыпанную махорку. К этому моменту прибежала запыхавшаяся секретарша, и Распупин, стоя на четвереньках, как пес рявкнул на нее:
– Ты что меня Колдунья грязью напоить решила?
– А что вы на меня лаете, Ефим Георгиевич?
– А как мне не лаять, ведьма? Ты же меня прикончить вздумала? Если б не мой феноменальный нюх, ты бы меня послезавтра вперед ногами уносила, шельма.
– А что вы вот лаете-то? Это, между прочим, не я, а наша бухгалтерша Светлана. Она считает, что это помогает защититься от злых духов. Она заботится о вас!