– Да святится имя твое… да приидет царствие твое…
В этот момент, будто бы в экстатическом припадке, он задрал свою рясу, снял на глазах у детей засаленные трусы, и начал засовывать этих маленьких деревянных людей себе в зад. Туда-обратно. Туда-обратно. Учительница, сидевшая в метре от него, вальяжно распивала водку и со спокойствием удава смотрела на происходящее, тихонько посмеиваясь, и, вероятно, размышляя о том, какой она замечательный педагог. Некоторые дети в ужасе прятались под партами, а те, что были более хищными, снимали все на камеры своих «моторол». Священник, подустав от такого ритуала, принялся за женскую скульптуру. Он поднял ее в воздух, повернул ее вверх ногами, сам развернулся к детям, и начал всовывать в то самое испачканное отверстие свой потрескавшийся от знойного времени «прибор». Затем почувствовав, а, скажем даже, ощутив всеми фибрами души, что чего-то не хватает, сунулся в сумку, и достал оттуда радиоприемник, поставив музыку группы ACDC – Highway To Hell. Внезапно им овладел стыд, и он закричал: «о, отшлепай меня, душенька! о, отшлепай меня грешника!», и принялся бить себя деревянным чучелом по заднице. Затем впал в неистовство: поставил статуэтку на пол и начал творить нечто ужасное, сев на корточки; он предался самобичеванию, начал раскаиваться и просить у господа прощения; вырывать листы из библии, и очищать ими женщину от возникших на ней нечистот: «Не серчай на меня, это я сгоряча!» – приговаривал он.
– Дети, а как вы относитесь к публичному сжиганию икон?
Те промолчали.
– Ага! Вижу, что хорошо! – воскликнул поп, и достал из сумки иконы, и сбросил их в кучу около преподавательского стола, – сейчас мы будем сжигать святых!
Он достал маленькую емкость с керосином, облил ею иконы, и, воспользовавшись американской зажигалкой Zippo, к чертям собачьим поджег эти деревяшки. Достал папиросу, и прикурил от них. Когда пламя начало угасать, Епитимий достал свою кропильницу, в которой уже была наполнена вода, и начал на глазах у детей слушаться велениям своего правого глаза. С сигаретой во рту. Облагородив воду, он произнес: «Та вода свята – где я побывал». Затем начал ходить по рядам и окроплять этой облагороженной водицей детей. Последним это не очень понравилось, впрочем, их никто и не спрашивал. Все закончилось на том, что он всех поблагодарил, собрал вещи и ушел прочь.
***
Для маленького Анатолия подобные выходки: со стороны священника, одноклассников, учительницы не были чем-то из ряда вон выходящим. Как и его духовный наставник Распупин, он уже ни на что не обращал внимания. Человек перестает беспокоиться по поводу того, что происходит вокруг, если последнее не приносит бедствий. Люди, что жили в средних веках, часто видели смерть и голод, болезни и несправедливость, но для них это не было чем-то необычным, они воспринимали это как должное. Если у человека, к примеру, войдет в привычку душить котят или пожирать человеческие эмбрионы, то его совесть и сострадание просто улетучатся, эти чувства перестанут быть ему нужными, и он продолжит душить котят и мать его пожирать эмбрионы. Так и наш добрый Толя стал крепким и выносливым стоиком, которому все нынешние ужасы казались чем-то естественным и даже уже немного родным.