***
Броня! Броня! Ты живой? – вернулся в сознание Ефим Георгиевич. На нем лежало тело его друга, покрытое кровью. – Броня! Броня! – попытался привести он его в чувства. Но Бронштейн лежал бездыханный, в нем не виднелось ни малейшего признака жизни. На взрыв сбежались все работники подпольной типографии. – Лекаря! – кричал Распупин. Но поблизости не было никого, кто мог бы помочь великому помощнику революции. Рядом лежал оглушенный мальчишка, еще миг назад державший в руке газету. Помещение было обагрено пролетарской кровью. Не успел никто толком прийти в себя, как была обнаружена группа надвигающихся египетских котов. – Коты! Коты приближаются! – прокричал один из работников типографии. – Это не к добру, подумал Распупин. – Он не мог идти. Его нога была вывихнута. К счастью, какой-то амбал смог взять его к себе на плечо, а пацана он бросил на другое. – К черту Бронштейна! Бежим! – кричал Распупин. И все дружно побежали к черному выходу.
В глубине души Распупин хотел остаться и захватить тело товарища с собой, но сильные руки амбала Иннокентия неумолимо несли его вперед. Иннокентий бы ни за что не оставил Ефима Георгиевича на растерзание котам, он прекрасно понимал, что герой еще не начавшейся революции должен выжить любой ценой, и поэтому с отвагой Геракла нес предвестника перемен к спасению.
Словно высовываясь из окна обреченно мчащегося поезда, Распупин, удаляясь, взглянул на останки своего товарища, друга и просто заместителя по партии. Обращенный лицом к догонявшим их извергам, он единственный кто мог в полной мере любоваться этими ускользающими кадрами его прошлого, настоящего и уже недоступного ему будущего.
Они наступают! – крикнул один из убегающих работников типографии. – Да без тебя видим, сука! Вдруг невежливо ответивший мужлан достал из-за пазухи автомат калашникова. – Сейчас эти твари вкусят свинца! Ха-ха-ха-ха-ха! – вскрикнул он, поглотившись новоприбывшей экзальтацией. Поредевшие отряды котов-подрывников, не смотря на плотный огонь в их сторону, продолжали отчаянное наступление. Вдруг, полностью осознавший, что жизнь типографии подходит к концу, Распупин, со слезами на глазах, достал из своих трусов тщательно спрятанную там гранату и, исполняя свой долг, швырнул ее в кошачьих.
Революционеры отступили в меньшинстве, а типография была разрушена. Работники впоследствии смогли что-то достать из завалов: уцелевшую технику, экземпляры газет, разного рода литературу, правда, до тела Бронштейна не добрались.
***
Распупин запил, закрылся у себя и допускал только нескольких человек, которые приносили ему письма и остальные вещи. Но в какой-то момент тоска по Бронштейну вынудила его покинуть свое убежище, и он отправился на завалы бывшей типографии.