Зовут его Гена, фамилия Сумароков. Забавный мужичок лет где-то под пятьдесят. Забавный, потому что в нём явно умер великий артист, точнее утонул в пивной кружке в кафе «Разлив», что на том берегу Мороки, прямо возле железнодорожного вокзала. Там разливают самое дешёвое в Угрюмске пиво, и все угрюмские завсегдатаи бредут туда ни свет ни заря.
Говорят, в молодости дядя Гена действительно ездил поступать то ли в театральное училище, то ли куда-то вроде того, но его не приняли; он вернулся в Угрюмск и стал играть в ансамбле при Доме культуры, пока не спился. Теперь развлекает публику в притонах и разливайках: «читает стихи проституткам и с бандюгами жарит спирт». Короче говоря, дядя Гена алкаш, с которым интересно выпить каждому, кто устал пить в одиночку.
Его можно встретить зимой или летом орущим спьяну «Шаганэ, ты моя, Шаганэ» где-нибудь на набережной – стоит расхристанный на скамейке и декламирует, не взирая ни на кого. Или по весне в парке – он играет песни на гармошке, собирая себе на бухло случайную мелочь. Или же осенью сидит на древних камнях возле кремля, кутаясь в хлипкий макинтош, и плачет.
Раньше у него был дом в Божьих Росах по соседству с нашим, через забор. Но он его продал за бесценок заезжим москвичам: эти москвичи, как рассказывала тётка, какой-то художник и с ним две бабы. Художник – лицом мрачен и бородат, а бабы летом ходят голые по огороду. Тётка досматривает за ними сквозь щели в заборе и боится, как бы не подожгли там всё, тогда и на её дом ведь перекинуться может: мол, не знаешь, чего от них ждать.
А дядя Гена теперь бог знает где живёт. Семьи у него нет. Шарится, наверно, по алкогольным дружкам в Заморочье, там таких пропасть целая, а есть и вообще пустые, брошенные дома, лезь да ночуй, если совсем туго. Там всем на всё насрать, каждый сам за себя, даже менты туда не больно-то носы суют – труп и тот, бывает, лежит по полдня, ждёт, пока они приедут.
На что живёт и пьёт, тоже не знаю. Грузчиком где горбатится или бутылки ищет по подворотням – даже и думать о том не хочется, не приведи Бог. В Угрюмске человеком быть тяжело, а недочеловеком ещё тяжелее.
Как-то мы перевозили диван на новую квартиру, и очень нужен был помощник поднять его на пятый этаж. Тут ненароком подвернулся дядя Гена – брёл куда-то под хмельком. Мы с отцом его и запрягли.
Втроём подняли мигом. И от денег он отказался. Попросил бутылку пива и закурить. И пока пил, цитировал нам Бродского и Ницше. Говорил с нами о теории струн, импрессионистах и антиглобализме. Думал, что и мы не дураки поразмышлять об этом на досуге после трудовых будней. А мы-то дураки – кивали и зевали в кулак, как бабки в церкви на проповеди.