Имена и фамилии, некоторые названия населённых пунктов изменены автором.
***
Шел большой мужик в светлом тулупе и норковой шапке по октябрьскому утреннему холодку, ещё не хлебнувшему хоть и малого, но всё же тепла от солнца. Шел он вразвалку по лысому лесу, который без особого желания разделся догола перед наглой зимой, уже собирающейся накатиться на всё в степи и по новой, черт знает в какой уже раз, испытать на живучесть и людей, и зверей, да деревья с птицами. Им, бедолагам с крыльями, кроме как на деревьях и пережить-то зиму больше места не имелось. Сейчас, с утра, они сидели на верхних ветках и солнце потому отлавливали первыми. И от ранних, слабо греющих лучей всё равно радостно им было. Оттого пели они каждая свою песню как пьяные бабы на деревенской свадьбе. Бестолково, невпопад, заливисто и во всю глотку.
Мужик разглядывал птиц, трогал кору на березах, оглядывал старые стволы и отрывал с северной стороны кусочки мха потемневшего. Он нюхал их, разминая пальцами и, отбрасывая мох в сторону на яркие пока красно-фиолетовые осиновые и бледно желтые листья берёзовые, делал вслух замечания природе.
– Это ты напрасно, декабрь, снег несешь на ветрах. Сыпал бы мягонько да крупными хлопьями. И холодок за тридцать не нужон нам враз после дождей осенних. Озимые мне пугнёшь, а то и сгубишь. А я накидал их гектаров сто. Потому – сволочь ты, а не младший брат придурка февраля.
Рассвет уже выполз целиком и повис над холодной землёй. Да так неохотно, будто заставлял его кто. Даже пар душистый не выдавил из гиблых листьев, хотя хранят они его долго, пока не закоченеют под сухим и злым бесснежным морозом. Мужик подхватил из-под ног горсть листьев,
понюхал их тоже и без радости головой покачал, скривился.
– Ну, не впервой нам, умным девкам, замуж выскакивать… И этого муженька обдурим. И старшенького.
Под муженьками он имел в виду и январь, и февраль, которые здесь, в степи, так буянили, словно безмозглые мужички дома по пьяне жизнь корёжили родне – радостно и с удовольствием. Он остановился на краю лесочка перед маленьким лугом с полёгшей травой, опёрся плечом о березу, закурил, ещё раз поглядел на небо, поддерживая дорогую и редкую шапку свою из норки сшитую, выдохнул как прыгун в длину перед разбегом и уже одной ногой шагнул в сторону недалёкой дороги, по которой все ездят в город. Но притормозил его шорох справа. Не зверь это шевелился в кустах. Зверь, даже маленький, он шумный в чащобе. Он кусты преградой не признаёт. А вот человек инстинктивно перемещает себя сквозь любые препятствия с осторожностью. Это только говорят так: «природа-мать». А она иногда человечка невзначай в такой рог завернёт, что бараны да джейраны треснут от зависти. Она мать, конечно, наша, но строгая. Поэтому мы с природой-мамой особо не расслабляемся. Её бережем, как получится, а себя в природе храним аккуратно и бережно.