«Разговор об Эмме развернулся не так, как я ожидала. Он какой-то безнадежно вульгарный. Вот и поверяй подругам сердечные тайны», – нервно поежилась Лена.
– Устроила разбор полётов? Душераздирающая история. Какие «муки счастья» еще преподнесешь? Певец страданий, и только! Ты у нас прямо-таки Шекспир…
– Доморощенный, самодеятельный, – договорила за Жанну Аня.
– Высказалась весьма исчерпывающе. Скорее уж Мопассан. Тронула сердце? – не признавая за Аней способности к иронии, спросила Инна.
– Я, к стыду своему, в их отношениях долго не видела признаков разлада или раскола, – повинилась Аня.
– А то бы фитиля вставила?
– У всех случаются маленькие размолвки. Я даже сначала отчаянно им завидовала.
– Ну, если подходить к людям с позиции презумпции невиновности и симпатии…
– Конечно, будучи у них в гостях, я кое-что замечала, чувствовала их замешательство, но в общую картину это не складывалось. Я считала, что всё у них устоялось и стабилизировалось. Выходит, ошибалась. Жаль, что Эмма увязла в болоте хронической «болезни» мужа, да ещё позволяла вить из себя верёвки. Она более чем кто-либо заслуживает любви и уважения.
– Коль чем заниматься, так уж по-настоящему, без халтуры и разгильдяйства, – съязвила Инна в адрес презираемого «субъекта».
– В мире нет ничего страшнее нас самих, – еле слышно пробурчала Жанна и грустно разродилась избитой шуткой:
– Так уж получается, что всё приятное в нашей жизни либо противозаконно, либо аморально или приводит к ожирению.
После некоторой паузы Аня, смущаясь, зашептала:
– Девчонки, может, наша многострадальная Эмма и Фёдор в чём-то друг друга не устраивали? Скажем, не подходили темпераментами или их биоритмы не совпадали. И вкус к удовольствиям и наслаждениям у всех разный. Кто-то гурман в еде, у кого-то склонность… к разврату – к этой пошлой разновидности физической «плотоядной» любви. Может, женившись, Фёдор не нашёл воплощения своих фантазий, вот и стала его привлекать пикантная таинственность замужних дам и разведенок.
– Когда каждый день тебя кормят пирожными, хочется чёрной засушенной корочки? – хихикнула Жанна.
Аня вдруг почувствовала отчаянную и, может быть, не совсем обоснованную потребность быть понятой.
– Я не ханжа, но не приветствую распутство. Жизнь подчас скучна и примитивна, а каждому хочется каких-то позитивных переживаний, ярких событий… Вдруг Фёдор решил претворить в жизнь свои трудно осуществимые, нешуточные сексуальные фантазии? Это его бесконечное, неукротимое влечение стало единственно желанным способом самовыражения, главной радостью. Оно звало, влекло, терзало, вызывало бурю неуемных страстей. Он жил ожиданием новых встреч. Возможно, в нём схлестнулись совесть и азарт. Может, сдерживая себя, он платил за это душевным покоем. Понимаете, к жене у него любовь, уважение, а тут страсть… Это мало с чем сравнимый комплекс чувств. И Фёдор как бы ощутил в себе способность к новому… прекрасному… к физическому разрыванию себя на грани возможного, к мощному взрыву эмоций. Ему было довольно странно и страшно чувствовать себя сверхспособным.