Молча бредем вдоль набережной, Юля держит меня под руку, спрятав покрасневший нос в толстый шарф, намотанный на шею. Сегодня легкий морозец, свежевыпавший снег скрипит под ногами, чугунные перила ограждения сверкают инеем, как и деревья вокруг. Река покрыта льдом, но на одном из спусков к воде установлена крупная табличка о том, что ходить по льду запрещено. Несмотря на это, вижу добрый десяток людей, растянутой цепочкой пересекающих реку. Этим храбрецам лень дойти до моста, который находится в полукилометре отсюда, и они абсолютно уверены, что уж с ними-то ничего плохого никогда не случится.
Возле собора сегодня оживленно – хватает и прихожан, и нищих, и просто зевак. Народу слишком много, чувствую, что жене некомфортно в этой толпе и потому мы потихоньку начинаем выбираться из нее. Вдруг неожиданно кто-то кричит: «Горим!» Люди бросились врассыпную, я пытаюсь закрыть Юльку собой, крепко придерживая ее за талию. Выбираемся из этого стихийного бедлама практически без потерь, однако впопыхах налетаем на какую-то старушку, стоявшую в отдалении от остальных попрошаек. По сравнению с хрупкой старушенцией мы с Юлькой двое громил, поэтому от непрошеного контакта с нашими тушами, старушка падает в сугроб, предусмотрительно накиданный заранее работниками коммунальной службы и благополучно забытый до весны. Это как раз тот случай, когда «все, что ни делается, все к лучшему». Здоровенный сугроб, возможно, спасает бабульку от переломов, которые в ее возрасте крайне опасны.
Мы с Юлей бросаемся к пострадавшей, я поднимаю ее на ноги, отряхиваю от снега старенькое залатанное пальто (и как она в нем не мерзнет?), а жена сбивчиво извиняется за нас обоих:
– Простите нас, пожалуйста, это нечаянно вышло. Кто-то закричал, все бросились кто куда, ну и мы тоже… Не заметили вас, извините, ради Бога! У вас ничего не болит нигде?
Я всматриваюсь в лицо старушки, она на удивление совершенно спокойна, будто не ее только что вываляли в снегу. Маленького роста, субтильная, высохшая даже. Когда я помогал ей подняться, у меня было ощущение, что она совсем ничего не весит. Один глаз у старушки ярко-синий, как у молодой женщины, а второй затянут сморщенным веком и его почти не видно. Она смотрит на меня и отчего-то улыбается. Сумасшедшая, что ли? Острое чувство жалости охватывает меня. Краем глаза замечаю кружку и монетки, рассыпанные вокруг. Понимаю, что мы с Юлькой почти втоптали в грязь то, что эта бедолага сегодня насобирала. Я наклоняюсь и быстро складываю обратно в кружку все, что удается найти. Добавляю купюру и протягиваю кружку со словами: