Снаружи продолжает громыхать, а потому новый звук я вычленяю не сразу. Поэтому и реагирую поздно. Слишком поздно.
Чудовищный удар обрушивается слева едва ли не продавливая дверцу. А потом машину подхватывает неуправляемый поток и устремляет вниз по склону. Несколько раз меняется верх и низ. Я слышу вопли Кости, душераздирающий скрип металла, рев стихии. Очередной удар отдается во всем теле болью, я захлебываюсь криком и подступающую темноту принимаю с благодарностью.
Прихожу в себя утром. Тело – сплошная рана, каждое движение сродни пытке. А погода смеется, солнце светит, птички поют. Им все равно, что рядом, больше похожий на изломанного манекена, чем человека, лежит мой брат.
Давлю в себе желание заорать, щупаю пульс, слушаю дыхание – жив. Пока жив. Только бы найти телефон, только бы он работал. Звоню спасателям. Где мы, не знаю. Только бы хватило заряда, только бы отследили.
Скорая едет слишком медленно, да я бы сам донес его быстрее…
Вкалывают успокоительное, чтобы не мешал.
Мать встречает в больнице. На лице одни глаза. Руки дрожат, голос тоже. Отца нет, и хорошо. Иначе я не выдержал бы, убил. Это он виноват, его звонок, его приглашение. Обещание, которое он вынудил дать. Или… Нет, я. Я тоже виноват. Виноват. Виноват. Согласился, смалодушничал, не справился.
Дни в больнице – это годы. Одно и тоже: уколы, перевязки, тоска. Брат в коме, прогноз неутешительный. Сижу у него, пока не выгоняют. Мать рядом, отца нет.
Завтра выписка. Нужно искать работу, учится некогда. Да и дьявол с ней, учебой. Прокормить бы семью, тем более Косте нужна особая диета.
Пришел отец, давлю в себе желание наорать. Стоит, смотрит, пытается что-то сказать. Обрываю. Смысла слушать его нет. А вот человека, который явился вместе с ним выслушать приходится.
Нам предлагают чудо. Вылечить Костю. Всего-то и надо, пожелать, да стать собственностью того, кто это предлагает.
Вначале смеюсь как полоумный, а потом становится не до смеха. Или мне вкололи галлюциноген, или он реально колдун, как себя называет.
Колдун, твою мать. Реальный.
Остается малость, решить, кто платит.
Отец отводит глаза, юлит. Оказывается, его новая беременна. Он не может оставить ее. Понятно, скоро у него появится новый ребенок, зачем же отдавать себя за сломанного старого.
Выступаю добровольцем.
Колдун усмехается, какой же он неприятный тип. Глаза, что льдинки, от самого холодом веет. Но делать нечего. Клянусь на крови служить, принадлежать, выполнять все, что скажут, пока не выплачу долг. Или не умру.
Костя открывает глаза. Колдун всего лишь провел открытой ладонью у него над головой, и брат очнулся. Смотрит на меня, пытается улыбнуться.