Яко благ, яко наг, яко нет ничего… (раскрепощение)
…Я лежу на кладбище. Не знаю, на каком, наверное, на «капустнике». Это то новое кладбище, где венки, словно листья капусты, смотрятся со стороны.
Я нормально упакован в дощатом ящике, крышка которого схвачена гвоздями. А надо мной витают мои слова, неумело собранные в кучки, будто птичьи стайки или мелкие облачка. Они собраны для того, чтобы выразить что-то более значимое, что отражало бы таящие в себе мои поступки – светлые и не совсем.
Забавно всё это, не правда ли? Надо мной свет, а подо мной темень. И всплывшая из сознания Эпитафия:
А я хочу,
Чтоб по наитию души,
Без должностных
Обязанностей к тризне,
Прохожий побыл
Надо мной в тиши
И радость ощутил
От жизни.
24.10.2018г
Сегодня почти весь небосклон чист и бесконечен. Только белые хлопья гигантских облаков парят над вершинами гор, словно душа скалистых громад вырвалась из недр и устремилась вверх, но никак не может оторваться от земных пут, от притяжений, сковавших вечное раздвоение земного греха и небесного блаженства…
«Нет, Весь я не умру!…» – Я просто растворюсь во Вселенной.
Мой разум поднимется и займёт место в эфирном вселенском скоплении мыслящих разнородных сущностей. А моя плоть станет основой для других материальных существ. Часть превратится в простейшие организмы, которые будут поедать насекомые, а те станут продуктом для птиц и прочих существ. Кое-что превратится в перегной, который расцветёт в виде растений. И далее распад будет множиться, атомизироваться, но всё равно - жить. Так построен наш мир и вселенная. Одни «Солнца» сгорают, Другие – вспыхивают. Я приемлю гипотезу Циолковского: во главе всего образуется « концерн разума, которому принадлежат идеи процветания вселенной». Это и есть божественное начало, то есть Бог.
К чему я пришёл, так это к тому, что верить в Бога надо, как дитё малое, – не раздумывая, не сомневаясь, не сопоставляя одно с другим. Всякое осмысление и переосмысление – это сомнение в существовании Бога.
Ещё в раннем детстве я просил матушку: «Окрести меня в церкви, а то я часто болею». Тогда у меня ноги почему-то ныли, и, вообще, чего только у меня не было: то малярия, то скарлатина, то голова вся и ноги покрывались какими-то коростами. Болячки чесались, а я их, беспощадно царапая, раздирал до крови. Матушка обычно отвечала: « Вот пойдём к бабке Рипке в Защиту, там и окрестимся». Но этого так и не случилось. Я теперь понимаю почему. Во-первых, она уводила нас к бабушке обудёнком, так как ей в тот же день надо было вернуться в Белоусовку, чтобы заступить на смену в шахту. Для этого ей надо было преодолеть 30 километров в оба конца. «А во- вторых, – пояснила мне позднее матушка, – что я тогда понимала? Сама ни во что не верила, к тому же в Белоусовке не было, да и сейчас ещё нет, церкви. А в город не находишься – далеко».