– Ну, здорово, – налегая на «о», басовито поздоровался Палыч, протягивая папе огромную ладонь.
Удивительно, но даже мама при виде него заулыбалась.
– Экипировались вы, конечно, на «троечку», – с сомнением покачал головой Палыч, – тут с дорогами беда.
Мама с тревогой глянула на мои красные резиновые сапожки, печатавшие в густой глине треугольное клеймо завода, потом перевела взгляд на свои туристские ботинки. Палыч был в болотных сапогах, выше колена забрызганных грязью.
– Ладно, прорвёмся. Пошли, – и мы зашагали.
Сначала месили широкую грунтовку между чахлых полей, потом – большак среди леса. Деревья близко подступали к дороге, и она петляла, бросаясь из стороны в сторону, словно по ней стреляли.
– Михал-Палыч, – вдруг спросила мама дрогнувшим голосом, – столбы кончились. А как же… электричество?
– Через год обещали просеку и столбы, через два – подводку. Всё равно никто ещё не построился толком.
– А плитка? Как же готовить? Где баллоны брать?
– В кузове у Ваньки керогаз есть. Кто-то баллоны из города возит, маленькие, пятилитровки.
– М-да… – протянула мама. – Не ожидала я… такого. Лес, опять же, хламной какой-то.
– А тебе корабельные сосны подавай? – шутливым тоном спросил папа. – Как в Комарово?
– Уж явно не эту гниль!
Чем дольше мы шли, тем хуже становилась дорога. Глина расползалась под ногами. Один раз я поскользнулась и, наверное, плюхнулась бы в лужу, но Палыч успел ухватить меня за капюшон.
– Зря ты своих женщин привёз, – вполголоса сказал он папе, когда они чуть отстали, чтобы покурить. – Дико тут ещё, необжито. У нас такие места назывались неудобьем.
Зычный голос Палыча приглушить было невозможно, и мы с мамой, разумеется, всё слышали.
– Как ты сказал, Михал-Палыч? Неудоба? – мама горько усмехнулась.
– Неудобье. Земля, которую нельзя нормально использовать. Ни для пахоты, ни для жилья.
– Хорошее слово. Пожалуй, я это буду так называть, – и она многозначительно посмотрела на папу.
Молчаливую переглядку прервал нарочито бодрый бас Палыча:
– Вот она, наша линия!
Вбок от большака отходила узкая тропка, отделённая от леса канавами. В глину на обочине была воткнута палка с размокшей картонкой, на которой химическим карандашом намалевали название. Я не смогла разобрать ни буквы.
– Пришли? – с надеждой спросила мама.
– Почти. Метров семьсот, в самый конец линии.
Прошагали ещё немного. Лес по сторонам дороги поредел, запахло дымом, где-то залилась хриплым лаем собака. Из леса выступили времянки-бытовки, сложенные из брёвен пирамиды, дощатые сарайчики. Их подслеповатые окошки безразлично пялились нам вслед.