Дни детства (Муталибова) - страница 2

Он даже не спросил зачем я солгала, просто поник головой и пошел в кабинет директора. Учителям, в отличие от меня, было не до этих детских игр. Натерпевшись за год, они быстренько приняли решение исключить его за плохое поведение и неуспеваемость.

В последний день пребывания в школе, классный руководитель завел его к нам. Он отказался пожать мне руку перед уходом.

«И это за ту доброту, которую проявляла?», – вот о чем думала в тот момент. Тогда я понятия не имела, что такое доброта и за свою ложь мне ни капли не было стыдно.

Только спустя время, я поняла, что он чувствовал моё лицемерие, предполагал, что мое доброжелательное отношение к нему для удовлетворения собственных моральных потребностей, а апрельские события доказали это.

В другой раз, скверну в растущем организме, я почувствовала в 14 лет, во время летних каникул у бабушки. Уже говорила, что отказывалась донашивать одежду за сестрой. Родственников у нас было немного, а выбрасывать одежду сестры маме не хотелось, поэтому отправляли бабушке в деревню для соседской девочки, моей летней подруги.

Тощая, смуглая, с болезненным видом, она походила на обезьянку. Я не видела, у нее длинных волос, всегда коротко пострижены. Она обожала меня, встречала с улыбкой, в одежде сестры.

В первые годы донашивания мне было все равно, что она в одежде старшей сестры. Но с каждым годом колола ревность. Сестра одевалась дорого, со вкусом и было обидно видеть ее красивые вещи на этой обезьянке, ведь много людей достойных этой красоты.

В то лето, моя подруга надела на деревенский праздник нарядное платье сестры. Розового цвета, с пышными рукавами и красивым рисунком. Я же предпочла одеться скромнее, чтобы соответствовать празднику. В тот вечер внимание было приковано к ней. Даже бабушка одарила ее комплиментами. Я могла быть в центре внимания в этом платье, а не обезьянка. Она почувствовала себя тогда настолько значимой, что казалась заносчивой.

Меня охватило жуткое желание рассказать всем, что это не ее платье и носит она его, потому что я отказалась. Позвонив после праздника маме, рассказала про эту ужасную несправедливость.

«Милая, ты не должна рассказывать, что она донашивает за твоей сестрой. Ты огорчишь ее. Пусть радуется, она не виновата в твоих капризах», – сказала в тот вечер мама.

После разговора с мамой, почувствовала себя хорошим человеком, потому что не рассказала откуда это платье и не испортила вечер.

«Пусть сегодняшняя радость и внимание будет ей подарком от меня», – подумала я, засыпая.

Зимой того же года, моя летняя подруга умерла, как оказалась, она болела лейкемией, лечение было невозможным. Жуткий стыд одолел меня тогда за собственные мысли. Думая о своем превосходстве, я даже представить не могла, что обезьянку могли обожать просто так – не из-за платьев сестры, не потому что я решила не портить вечер. Прочной внимания была жалость, в деревне все знали о болезни моей подруги.