Кукабарону это нравилось: Ляля оказалась хорошей куклой – послушной и примерной.
Девочка постепенно забывала и про сестру, и про небо, и про жизнь вне театра, и даже свое имя. Была лишь сцена, одна и та же музыка, и бесконечные пируэты Кукабарона. Он и ее заставлял танцевать, а под окончание мелодии просил удирать, а он, словно охотник, догонял ее. Малышка в жутком испуге носилась по всей сцене. Один раз так устала, что спряталась, зарывшись в огромной куче гофрированных листьев, но Кукабарона это привело в ещё больший восторг, и он сильнее почувствовал себя охотником, а, найдя малышку, крепче прижимал к груди.
Кукабарон кормил Лялю с ложечки, шил новые платья, делал пышные прически, и теперь от прежней девочки остались лишь глаза, что хлопали реже обычного.
Она все больше напоминала розовощеких манекенов, что сидели в дальних рядах, а Кукабарон становился все ласковее. Он искренне боготворил девочку и называл самой любимой куклой за ее покорность и прилежание. Малышку не радовало навязчивое внимание Кукабарона, но лучше пусть она станет счастливым манекеном, чем серой девочкой на первом ряду.
Она превратилась в сонную безучастную девочку, болезненную и настолько испуганную, что временами забывала дышать и падала в обморок.
В одно утро зазвучала другая музыка, и на сцене появилась призрачная гостья. Это был всего лишь мираж, искусно созданный Кукабароном, но девочка заинтересовалась, даже немного ожила. Она кралась за призраком, словно маленькая воровка, тихо и неслышно, лишь бы не обнаружить себя. Она и не подозревала, что Кукабарон с помощью театральных хитростей и инструментов создавал живые картины. Он наблюдал, не позволяя малышке присесть, а она все плясала, гоняясь за "гостьей".
Но все тщетно. Только гостья останавливалась, чтобы принять истинный облик, ветер в то же мгновение рассыпал ее в белоснежный ручей. Казалось, что на сцену рассыпали манную крупу.
Вот досада! Ляле никак не увидеть гостью! Она замечала ее лишь в действии, но заметив, не могла догнать.
Девочка бродила по сцене, разглядывая многочисленные запутанные следы.
Вот музыка бодро заиграла, и ветер подул сильнее, а гостья закружилась в сумасшедшем танце по всей сцене. Улеглась, словно белоснежная глазурь на фарфоровых чашках, из которых Ляля и Кукабарон пили чай. И вот поцеловала девочку прямо в нос, усевшись на самом его кончике крохотной «снежинкой»!
Вот ветер и музыка стихли, манная крупа нежно укрыла холодный пол сцены.
На заснеженном поле появилась дама в длинном серебристом платье и широкополой шляпе с перьями.