– Если вам интересно… – предложил я свои услуги.
– Да, да! Раз уж не разобрались сами! – развернулся ко мне папа девочки Светы, и я с удовольствием раскрыл «военную тайну»:
– Казанское – это всем понятно! А дальше идёт буква «В». Она означает не военное, а высшее! Потом буква «К» стоит рядом с буквой «И». Они означают – командно-инженерное! Ну и последняя буква «У», конечно же, училище. Вообще-то, это моё училище, потому я хорошо знаю! – с гордостью закончил я.
– Ах, вон оно как! – воскликнул папа. – Но почему же это училище не названо ракетным, если оно ракетное?
– Пожалуй, от перестраховки! – с показной серьёзностью предположил я.
– Допустим! – согласился папа. – У нас всегда от своих секретят то, что врагам хорошо известно! Но здесь, как мне казалось, должно размещаться нечто авиационное. Думал, это какие-то авиаторы свой аэродром так лихо расписали!
– Были и такие! В войну ещё! И после неё! Авиационно-техническое училище! А сейчас уже мы дерн для училища добывали… Вот эти буквы ради шутки и вырезали!
– Во, как! Лихо задумано! После этого все подростки только в ваше училище будут поступать! – по-доброму усмехнулся папа.
– Ну, это вряд ли! – усомнился я. – Мало кто, кроме нас, это увидит!
Тема разговора иссякла.
Папа отвернулся и снова взял в руки свой «Октябрь»!
Самолет всё ещё карабкался ввысь, и табло на переборке салона не погасло. Подниматься с мест запрещалось.
Мама помогала дочке прочистить заложенные уши.
Фронтовик с женой сидели напряженно, прикрыв веки, и трудно глотали слюну. Видимо, летали они редко.
А я в мыслях устремился к тебе. Живо представил, как в Ашхабаде сразу позвоню из автомата по твоему общежитскому номеру, будто через междугородку, будто издалека, а через пять минут появлюсь перед тобой! Только бы оказалась дома!
Как же я соскучился, сил нет, родная моя… Сердце выпрыгивает от волнения. И никто меня не поймёт! Только письма полгода, письма, письма.… Их всегда ждешь, прекрасно сознавая, что ничего они в нашей жизни не решают, разве что пар иногда стравливают из закипающей души! На короткое время, потому что сразу опять приходится ждать, вытягивая этим ожиданием из себя жилы. Ждать, убеждая себя, что мы обязательно дождёмся друг друга, мы всё выдержим.
Как же я тебя люблю! Как тянется к тебе моя душа! Но как ни тяжело мне без тебя, а жизнь всё равно заставляет терпеть, заставляет делать своё дело. Моё дело – нужное! С этим не поспоришь! Но как же я скучаю, родная, как брежу тобой, только тебе и могу об этом рассказать! Только тебе…
Разве можно о сокровенном, о личном, тем более, об интимном, принадлежащем лишь двоим, – и вслух? Разве можно на всеобщее обозрение? И не стыдно? И не хочется провалиться от своего стриптиза?