Нервно сжимаю пальцами холодный металл, чувствуя как сама наполняюсь прохладой от зашкаливающей ненужности, глотая горечь обиды и полного бессилия хоть что-то изменить. А всего-то можно начать с малого, попробовать пристроить старый ключ, авось повезет.
И в этот раз мне действительно везет, ключ со знакомым скрежетом поворачивается в замочной скважине, отсчитывая три щелчка, за которыми следует мой облегченный выдох. Значит просто заменена ручка, а не весь замок в целом.
К продолжающемуся удивлению, квартира встречает меня чистотой, без привычной затхлой вони, с аккуратно расставленной обувью в прихожей и развешенной верхней одеждой. Разительные перемены встречаются на каждом шагу, укореняя в душе такое светлое, долгожданное облегчение, что я слегка умалишенно улыбаюсь своему отражению в надраенном до блеска зеркале.
На кухне прибрано так тщательно, что меня начинают терзать смутные сомнения, а в ту ли квартиру я вломилась? Бегом несусь в спальню, подмечая еще с порога, что и мою комнату постигло нашествие клининговой компании, которая преобразила и без того идеальный порядок. Зарождающаяся эйфория от разительных перемен нехотя сменяется необходимостью собраться как можно скорее и убраться до прихода основных жильцов.
Большая спортивная сумка Леши, явно не вместит мое нажитое имущество, поэтому решено взять пока самые нужные вещи, за остальным я вернусь с помощником уже после отпуска. На дно сумки летят самые ходовые элементы летнего гардероба, туда же ветровка, джинсовая куртка и спортивный костюм. За увлеченной возней я не сразу замечаю, что больше не одна, легкий шлейф свеженького перегара безошибочно наводит на мысль кого принесла нелегкая.
— Что дядь Петь, мать наконец-таки попёрла? Навела порядок в квартире, выкинула хлам вместе с тобой.
И не думая прятать полнейшее пренебрежение, бросаю оскорбительный вызов, не поднимая головы, не удостаивая даже мимолетным взглядом собеседника, решившего себя вдруг оправдать.
— Нет. Я устроился на работу.
— Ага, подзаборным сомелье? — делаю ехидное замечание, поражаясь тому, как от гадких слов разливается тепло на душе. Оказывается хамство иногда дарит моральное удовлетворение.
— Не будь сучкой, тебе не идет, — припечатывает ответом так, словно всегда ждал возможности меня оскорбить именно такими словами. — Твоя мать прекрасно понимает с кем ей лучше. Она ведь уже не раз делала выбор в пользу меня, а не вас, — горделиво произнесенной фразой, больно жалит и мне хочется вернуть эту боль с лихвой.
— Заткнись, Дон Жуан-запойник, — перебиваю я таким напряжённым голосом, что в груди начинает знакомо печь. Там где долгие годы запекается злоба к матери, не сумевшей пережить папину скоропостижную смерть, а в итоге погрязнув в отношениях с тем кто пьет и тянет ее за собой на дно.