И никто теперь не переубедит меня, и не запретит думать, что это любовь. Несмелая, первая, настоящая, не имеющая ничего общего с мимолетной влюблённостью в соседа по парте. Скорее всего невзаимная, но необходимая любовь.
Которую хочется чувствовать, в которой хочется растворяться, без которой я больше не смогу. Точно не смогу.
— Макс… — выпутываясь из тесных объятий, давлюсь неуместной попыткой признаться, здесь и сейчас, не видя в обозримом будущем другого подходящего случая. Решительным пинком подталкиваю себя к краю, делая глубокий вдох перед прыжком в бездну. Секунда промедления и я стану его точкой, а не его бесконечностью.
Скользнув рукой по лицу, он неспешно касается плеча, поправляя сползшую кружевную лямку.
— Кто это сделал? — полоснув по-живому, Макеев сам не осознает, какую причиняет боль, сжимая пальцы, вдавливаясь мне в кожу коротко остриженными ногтями.
— Отчим, — это самое короткое и не вызывающее тошнотворного чувства слово, которое я могу процедить сквозь стиснутые зубы. При этом не подавится языком от мерзости, которая совсем недавно проникла в мой рот вместе с привкусом боярышника, играющего на губах “недопапаши”.
— Сука.
С досадным воем, Максим срывается на кухню, принимаясь крушить мебель, даже не включая там свет. Звон стекла перемежается с отборным матом, а тот в свою очередь не уступает громкости, с которой захлопываются створки кухонных шкафчиков. Спустя короткое, но шумное представление, он возвращается ко мне, продолжающей ошарашенно стоять на прежнем месте.
— Ты сейчас пойдёшь и примешь душ. Хорошо? — говорит со мной как с полоумной, вкрадчиво, тихо, заглядывая оробевшими глазами в самую душу. — Потом немного поспишь. Вот, — протягивает стакан, помогая удержать его за массивное дно, слабыми всё ещё подрагивающими от волнения пальцами. — Другого успокоительного в моём доме нет. Извиняйте, — неудачно пытается отшутиться.
Подталкивает к моему лицу руку с крепко зажатым в ней стаканом, всколыхнув янтарную жидкость с пряным запахом миндаля, дразня и вызывая желания выпить предложенное спиртное. Стеклянный ободок касается моих губ и я с демонстративной послушностью приоткрываю их, чтобы под испытывающим взглядом сделать первый осторожный глоток. Горло тут же обжигает, но протестовать мне не дают. Макс не сбавляя напора, запрокидывает бокал, стирая грань слабого протеста не пить алкоголь в качестве антидепрессанта, вливая в рот всё до последней капли.
— Доволен? — беззлобно интересуюсь, чуть сморщив нос, но передергиваясь в разы сильнее, когда Макеев жадно прикладывается к горлышку бутылки, делая сразу несколько безостановочных глотков.