— Чтобы помешать любопытным занудам появляться у меня дома без предупреждения. — Остановившись у входной двери, он поворачивается и загораживает вход одной рукой. — Но похоже, в данном конкретном случае это не сработало, не так ли?
— Я просто пытаюсь быть добрым самаритянином, придурок.
— Я не христианин.
— И что?
— Добрый самаритянин. Это ведь из Библии, верно?
— Не обязательно быть христианином, чтобы быть хорошим человеком, Салли.
— Ага, как скажешь. Слушай, тут чертовски холодно, а у меня четыре сломанных ребра. Пожалуйста, мы можем сделать это в другой раз?
Через его плечо я вижу комнату в беспорядке и телевизор на стопке книг, его экран превратился в статику. Белый шум шуршит и низко потрескивает. Я должна просто уйти. Как только узнала, что он отказался от лечения в медицинском центре и уехал домой, должна была оставить его на произвол судьбы. Но Салли выглядит ужасно. На лбу выступил липкий пот, а руки дрожат. Он не принял ни одного из своих проклятых обезболивающих лекарств, а теперь говорит мне, что у него сломано четыре ребра. Боже, как, черт возьми, я могу просто уехать сейчас? Это было бы достаточно легко сделать. Было бы здорово захлопнуть дверцу машины и умчаться, оставив его позади в пыли. Но не успею я проехать и мили, как на меня накатит чувство вины, и мне придется поворачивать назад.
— Черт побери, Салли. Успокойся. Просто впусти меня внутрь, чтобы я могла приготовить тебе что-нибудь поесть и что-нибудь теплое выпить. А потом уйду, обещаю.
Салли склонил голову набок. Его дыхание поверхностное, слабее, чем следовало бы.
— Ты такая благодетельная, да? Как звали ту цыпочку из «Звуки музыки»? Монахиня, которая не прекращает свое адское пение? Ну, та, которая спасла тех детей от нацистов? Ты такая же, как она. Такая... лучезарная. — Он произносит это слово так, словно это оскорбление.
Скрещиваю руки на груди.
— Я совсем не такая, как она. Мы можем просто зайти внутрь? Ты прав, сейчас холодно, а я не испытываю желания подхватить переохлаждение.
Салли поднимает брови.
— Очень смешно.
Ладно, это было довольно глупо с моей стороны, но ему не нужно было быть таким ослом.
— Салли. Давай же. — Господи, умоляю его впустить меня в свой дом, чтобы я могла позаботиться о нем? Как это могло случиться? Действительно, это категорически, абсолютно бессмысленно.
Он вздыхает, опуская руку.
— Ладно. Можешь войти. На двух условиях.
— Каких?
— Если ты войдешь в мой дом, даже не думай о том, чтобы попытаться что-нибудь прибрать. Убери одну книгу, одну тарелку, одну кружку, и ты вылетишь за дверь быстрее, чем успеешь сказать «супер-архи-экстра-ультра-мега-грандиозно».