Дневник еврея. Поэма (Артеменко) - страница 2




За брата или за меня


Ей часто доставалось,


Когда постарше ребятня


Активно задиралась.



Была не меньше другом мне,


Чем Адам, мой приятель,


Мы были на одной волне,


Наш дружбы показатель.



Искусно локоны плелись,


Улыбка, как с картины,


И ямочки у губ свелись,


Глаза, как две пластинки.



С красивой внешностью Элен,


Характером тигрицы,


Была достойна гобелен


По образу «Жар-птицы»



Еще хочу вам рассказать,


о сестрах и о маме,


чтоб всю картину передать


в широкой панораме.



Алана, старшая сестра,


Шестнадцать лет с рожденья,


Активна, добрая, шустра


Без права осуждения.



Она за домом приглядит,


Накормит нас перловкой,


Всегда на кухне норовит


Помочь семье с готовкой.



Алана будет скоро врач,


Ее мечта из детства,


Пройдя все тяготы задач


С упором и без бегства.



Она идет к своей мечте


спасать людские жизни.


Чтоб помогать больным везде,


Полезной быть отчизне.


Еще две младшие сёстры


Диана и Лиора.


Одной – уж пять, второй – лишь три


Ждут день рожденья скоро.



А маму звали Элита,


Она вела хозяйство,


Великолепие быта


И властелин  убранства.



И мама наша все могла,


И все она умела,


Давая в доме нам тепла,


Прекрасно знала дела.



И по субботам всей семьей


Мы проводили время,


И жизнь была такой простой,


Не предвещала темя.




К нам 33 год пришёл


Двадцатого столетия,


Политик на престол взошёл


С речами про бессмертие.



Его все знали по стране,


Как Гитлера с идеей,


Он был готов к любой войне,


Считал, что зло в евреях.



Считал, что немец, он – другой:


Святой душой и телом,


Что властен он над всей землёй


И правит он Эдемом.



Его культуру внял народ,


Обиженный на лица,


Гонимых всюду от господ


Без жизни в той столице.



И с каждым годом все сильней


Меняли облик люди:


Повадки, взгляды что пустей


Искариот Иуды.



Когда все только началось


Мы с Элен были в парке,


Нам тут препятствие нашлось -


Нельзя сидеть на лавке.



К нам подошла толпа людей


И жёстко пригрозила,


Идти отсюда прочь скорей,


Пока кровь не пролита.



Что лавки только для людей


Германской чистой расы,


И что вольеры – для зверей,


Что держат денег кассы.



И мы ушли, гонимы в след


От брани и позора,


И сложно было дать ответ


Толпе с проклятым взором.



Когда добрался я домой,


Решил спросить у папы:


«Зачем тревожат наш покой


И правда тут была бы?»



Отец надуто слушал речь,


Смотря в горячий  ужин,


И страшно было мне от встреч


C глазами, он сконфужен.



В момент он слово проронил:


«Беда для нас, родные,


Забудь про город, что любил


Теперь мы тут чужие.



Нам нужно срочно уходить,


Уехать заграницу,


Нам не дадут тут больше жить,


Покинем мы столицу».



И он велел собраться нам


в дорогу, быстро, лихо,


Но мама, возразив словам,


Сказала очень тихо:



«Зачем нам покидать свой дом


И уезжать далеко,