– Ты чего явилась?! Мы так не договаривались!
– Да ты знаешь, что он…
– Да, что ты он да он! Всю жизнь меня гнобила! И тут лезешь!..
***
На праздничном столе все как у людей: оливье, холодец, селедка под шубой, домашний «наполеон». И – одна. Илья на вахте. Соседи к родне подались. Хоть волком вой.
Куда делась душевная гармония, собранная за рождественско-католический пост? Месяц с лишним в рот мясо не брала. Редко рыбу да креветки, на душе все те же метки! Опрокинув пару рюмок водки, – давай провожать старый год. Вслух, сама с собой, завела долгоиграющую пластинку: « Господи, что за дочь ты мне дал?! Как у нее язык повернулся бросить мне в лицо: «Ты – мать плохая!»
Это я плохая мать?! Да она только прилепилась ко мне, токсикоз жуткий – на изнанку выворачивало. Похудела как с концлагеря. Предлагали беременность прервать, я ни в какую! Рожала – до промежностей разорвалась. Зашивали, не обезболив, по живому… Кормить принесли: мне сразу соски в кровь измотала. Грудь, полная молока, а соски слабые, пупырышки. Я их, как врачи советовали, вытягивала, полотенцем терла, закаляла. Но у нее хватка такая! Я описывалась от боли, а она молоко сосала с кровью. В роддоме и запретили грудью кормить. Такая жадная… Соседкам по палате сцеживаться не приходилось – всех опустошала.
Да разве я хотела, чтоб ребенок стал искусственником?! Оно мне надо было целый год, изо дня в день варить каши, через сито перетирать, молоком разбавлять; возиться с сосками, пузырьками? Это сейчас детское питание – нет проблем. А от тогдашних «Малюток» у детей диатез махровый был. Ну, дочка… Хватает же наглости заявить: «Впитать все доброе с молоком матери – это не про меня!..»
Значит, мать плохая… Да я специальность бросила, из аптеки ушла! Переучилась и два года надомницей на машинке швейной вкалывала. Чтобы она, пойдя в первый класс, у меня на глазах была. Не носилась с мальчишками по крышам гаражей, не падала с деревьев. Шрамы на коленках – места живого нет.
А в четырнадцать лет по ночам через окно во двор как уж выскальзывала. К парню какому-то на мотоцикле. Хорошо, соседка с ночной смены шла, увидела. Отец конечно ремень в руки, она не далась, даже за палец укусила. Вот он ее пару раз ногами и пнул. За сердце потом хватался. И в кого она такая?
Я ее, от греха подальше, к свекрови в Урюпинск отправила. Школу окончить, в институт готовиться. Разве я могла представить, что свекровь, дура добрая, позволит ей жить без присмотра в другой половине дома с отдельным входом. Сама, значит, пила по вечерам чай с баранками и в ус не дула, что внучка у нее под боком, девственность по пьянке потеряла! Когда мне в руки ее дневник попал (додумалась сунуть под матрац), волосы дыбом встали. Бесстыдство-то какое – так описывать подробности!.. Это – мать плохая? Да я все скрыла от отца!