— Как ты смеешь учить меня и моих покойных родителей как нам нужно было жить? В нашей семье есть правила и устои, которых мы придерживаемся много лет. Так женились мои прадед, дед, отец, я, Давид, и так сделаешь ты! Не хочешь замуж за Нарека, пойдешь за другого армянина. Хочешь позже? Без проблем! Учись, работай, но замуж ты выйдешь здесь!
— Нет! — сжимаю кулаки, до крови пробивая кожу ногтями, чтобы не согнуться пополам от бессилия. Мне кажется, я вот-вот сорвусь в пропасть и разобьюсь насмерть, — и Нарек, и любой другой мужчина с позором отвернется от меня узнав, что я позволяла себе с Демьяном.
Знаю, что этого нельзя было говорить… Четко осознаю, что сама себе подписала приговор. И он не заставляет себя ждать. На лице отца вспыхивает ярость. Он вдруг заносит руку, а я зажмуриваюсь и сжимаюсь, готовая получить ожог болью от руки человека, в котором видела опору всю жизнь.
Звук с грохотом отодвигаемого стула заставляет вздрогнуть.
— Нет, отец! — голос брата внезапно звучит над самым ухом, а потом он рывком прячет меня за своей спиной. Дрожь несется по телу от секундного шока. Слезы жгут глаза и стекают по щекам. — Хватит! Не многовато ли диктатуры для сестры?
— Давид, это не твой разговор! — угрожающе предупреждает отец.
— Да, не мой. Мой закончился тем, что я имею. А Мариам ломать не надо.
Что? Сквозь пелену слез всматриваюсь в брата. Это что значит? Что он тоже отказывался жениться, но ничего не вышло? Получается, что он не слепо следовал традициям? Давид напряжен. Я чувствую, как от него исходят волны гнева, пока он прикрывает меня собой.
Перевожу взгляд на отца. Он сверлит взглядом сначала Давида, потом меня. Где-то в глубине отблеск едва заметного сожаления. Только о чем? О том, что мы его дети? Или о том, что едва не ударил меня?
— Иди наверх, Мариам, — а потом Давиду, — а тебя жена ждет!
Бросаю взгляд на брата. Давид несколько секунд не отводит взгляд от отца, забирает телефон со стола и, взяв меня за руку, уверенно подводит к лестнице. Ждет, пока я поднимусь.
Уже в комнате меня начинает трясти. Опираюсь спиной на дверь и стараюсь превозмочь шум в ушах от всей произошедшей ситуации. Я понимаю, что это все. Конец. Нет больше моей счастливой семьи, которой я так радовалась и гордилась. Не будет больше веселых и шумных сборищ за столом.
Они бы могли быть и дальше, но с кольцом на моем пальце. Вот только парадокс. Тогда бы вся сердцу любимая суета потеряла весь смысл, и уже больше никогда я бы не смогла радоваться семейным посиделкам как раньше.
Смахнув слезы, беру телефон и печатаю Нареку сообщение, чтобы завтра зашел. Хочу лично ему сказать и попросить прощения за ложные ожидания. Спустя секунду он перезванивает, но мой срывающийся голос вряд ли его успокоит, поэтому я сбрасываю вызов. А потом пишу сообщение Оле.